Андрей Кокоулин - Силы сопротивления

— Я ел не пасту, — мрачно ответил Анатолий, оттянув ворот свитера, — я ел паштеты и макароны, и рыбу, и винегрет, и курицу ел жареную, мы готовили изумительную курицу, корочка золотистая, мясо нежное…

— Вам это только казалось.

— А мне думается, что я ее ел!

Анатолий склонился к тарелке. Его нервное лицо приобрело выражение озлобленной решимости. Впрочем, ничего больше он не сказал.

— Ладно, — после некоторой заминки потянул к себе Бурдюкова доктор, — я привел к вам нового жильца!

— Ага! Саня! — улыбаясь, подал ладонь Перышкин.

Бурдюков пожал.

— Сергей.

— Я — тоже Сергей, — сказал тощий блондин.

— Это — Анатолий, это — Василий, — показал на сидящих Максим Андреевич. — В общем, устраивайтесь…

Бурдюков хотел кивнуть, но в глазах его вдруг потемнело, Максим Андреевич, отдаляясь, превратился в белое пятно, а в спину ударило что-то мягкое.

— Что с ним? — словно сквозь вату услышал он.

— Кажется, обморок.

— Он больной?

— Это голодный обморок. Дайте воды! — требовательно прозвучал голос Максима Андреевича.

— Кофе?

— Давайте!

Бурдюков почувствовал, как горькая жижа проникает в рот, и окончательно потерял сознание.

4-е октября

Очнулся он от неудобства в левой руке. Что-то стесняло ее движения в локте.

Приподняв голову, Бурдюков обнаружил, что находится все в том же зале на кровати в дальнем конце.

Руку обжимала странная манжета с поперечной металлической пластиной. На пластинке помигивал желтоватый светодиод.

Было светло.

— Ага! — поднял голову сидящий за столом тезка-блондин. — Вы проснулись?

— Да, — сказал Бурдюков и осторожно принял сидячее положение. — У меня тут это.

Он выдвинул плечо, показывая манжету.

— Это Максим Андреевич вам прилепил, — сказал блондин, подойдя. — Такой приборчик, мини-доктор. Сейчас сниму.

Он сдвинул на манжете какую-то защелку, и она с шипением опала с руки. На сгибе локтя остался кружок из красноватых точек, как от аппликатора.

— Есть хотите?

Бурдюков кивнул.

— У нас паста с консервами, — сказал блондин, помогая тому подняться. — Не бог весть что, но на самом деле вкусно.

— Долго я спал? — спросил Бурдюков, неуверенно вышагивая к столу.

— Почти день, — улыбнулся тезка.

Он подставил стул и подвинул тарелку. Бурдюков сел.

— Ешьте, — сказал блондин.

— Спасибо.

Бурдюков склонился над едой. Слабый мясной запах напомнил ему о Магде. О салатах и омлетах, которые она готовила. Или не готовила? Было ли это вообще — отец, сосед, Магда? А пластинка на затылке? Бурдюков поднял руку и коснулся черепа за ухом. Где же…

Зал на мгновение подернулся рябью, качнулся против часовой стрелки, грозя сделать пируэт, и Бурдюков зажмурился и схватился пальцами за край стола, упреждая головокружение.

— Дышите глубже, — подсказал ему блондин.

Бурдюков задышал.

— Нет, я не понимаю, — услышал он нервный голос человека, которого Максим Андреевич назвал Анатолием, — мы что, богадельня? Подбираем сирых и убогих? У одного припадки, у другого — обмороки. А по этажам кто ходить будет?

— У меня не было припадка! — выкрикнул Перышкин.

— А выпрыгнуть кто хотел?

— Это раньше!

Послышались быстрые, удаляющиеся шаги. Бурдюков открыл глаза и успел заметить, как спина Сани Перышкина пропадает в дверях. Анатолий с молчаливым бородачом Василием, сдвинув кровати и проложив между ними лист пластика, двигали по нему какие-то нелепые фигурки, кажется, играли в шахматы.

— Он вернется, — сказал Анатолий, перехватив взгляд Бурдюкова. — Псих хоть и патентованный, но быстро остывает.

— А мы кто? — спросил Бурдюков.

Сидящий спиной бородач обернулся через плечо.

— В смысле? — Анатолий поднял одну из фигурок.

— Ну, для чего мы Максиму Андреевичу?

— Это, конечно, пра-авильный вопрос, — протянул Анатолий, оценивая положение на шахматной доске, — но, боюсь, ответ вам не понравится. Он никому здесь не нравится. Мы, видите ли, изгои.

Он поставил фигурку обратно. Его оппонент хмыкнул и принялся задумчиво чесать бороду.

— Не слушайте его, — наклонился к Бурдюкову тезка. — Мы — силы сопротивления. Понимаете? Мы должны все изменить!

— Ага, — сказал Анатолий, поправляя фигурку, — именно мы для этого и подходим как нельзя кстати. У нас у всех за плечами большой и драгоценный опыт и множественные награды. Это сарказм, если что. Ходите, Василий.

Василий шлепнул губами.

Бурдюков уткнулся в тарелку. Пластиковой вилкой он отделил кусочек пасты и, наколов, отправил ее в рот.

Паста была солоноватая и мягкая. Таяла на языке.

Она на самом деле походила на пластилин или глину, но Бурдюкову неожиданно понравилось. Это был не навязанный ему вкус. Другой, честный. Он наверняка сожрал кучу дерьма, считая, что потребляет кулинарные шедевры, так что сейчас ощущал некое согласие между тем, что ел, и тем, как это в нем отзывалось.

Интересно, подумалось ему, а я страдал расстройством желудка? Должен был. Но почему-то не помню.

Бурдюкову вдруг остро захотелось вернуться домой и посмотреть, какова его квартира на самом деле. И Магда, проверить Магду.

— А где Максим Андреевич? — спросил он.

— Будет к вечеру, — ответил Анатолий. — Наш командир весь в делах.

Василий что-то буркнул.

— А я не отвлекаюсь, — сказал ему Анатолий, подвигая одну из своих фигурок на закрашенную клетку, — я одновременно думаю и ввожу нашего нового обитателя в курс дела. Человек должен знать, в каком он теперь положении находится.

— И в каком? — спросил Бурдюков.

— В аховом! Кстати, шах.

Блондин качнулся на стуле.

— Вы ешьте, Сергей, ешьте. Анатолий Георгиевич в нашей маленькой компании слывет завзятым пессимистом.

Бурдюков кивнул и вместе с пастой наколол кусочек мяса.

— Да уж, вы ешьте, ешьте, — повторил за блондином Анатолий, не отрывая взгляда от фигурок. — Впереди у нас — великие дела.

— Какие? — не удержался Бурдюков.

— Дерибан верхних этажей и воровство пасты на нижнем, — ответил Анатолий. — Это чертовски увлекательно.

— Анатолий Георгиевич! — повысил голос блондин. — Вы же знаете, что мы вынуждены так поступать! Это жестокий мир! Внизу нас никто не ждет. В любой момент по этажам может пойти проверочная команда!

— Она ходила хоть раз?

— Я слышал их однажды!

Анатолий поднял голову.

— Вы эти сказки для Перышкина оставьте. Я здесь уже три недели, и за все это время слышу только вас.

Блондин вздохнул.

— Вы слышите только себя, — сказал он.

Бурдюков задумчиво доел пасту. В двери тихо вошел Перышкин и проскользнул мимо играющих в шахматы к столу.

— Сходим наверх? — сразу предложил он.

Молодое лицо его сделалось просительным.