Андрей Кокоулин - Силы сопротивления

— Почему?

— Вы такого наверняка еще не видели.

— И?

— К этому надо подготовиться.

— Каким образом?

— Успокоиться, выдохнуть, привести мысли в порядок. Тогда гарантированно вштырит, я вам обещаю.

Бурдюков хмыкнул. Молодость. Молодость, может быть, и вштырит. А его? Он был уже не так уверен в своем возрасте, но, во всяком случае, полагал, что ему гораздо больше лет, чем безусому Перышкину. Даже если принимать во внимание то, что на его лице сказалось, что он черт-те в чем ходил и черт-те что жрал. Впрочем, все они черт-те что жрали.

— Готовы? — спросил Саня.

Глаза у него блестели радостным ожиданием. Он предвкушал за Бурдюкова, как тот выйдет и впечатлится.

Смешно.

— Показывай, — улыбнулся Бурдюков.

— Давайте вы глаза закроете, а я вас проведу.

— Ты не мельтеши.

— Ладно, я предупреждал.

Саня потянул створку. Осеннее хмурое небо, разделенное дугами перекрытий, распахнулось перед Бурдюковым, ветер дохнул в лицо.

— Ну как? — спросил Перышкин.

Чтобы его не расстраивать, Бурдюков изобразил, что смотрит во все глаза. Панорама, конечно, открывалась замечательная, но ничего сверхъестественного, такого, чтобы ах, в ней не было. Балкон метров в пять шириной убегал по изгибу здания вправо, проспект с высоты представал, как на ладони, темнели асфальтовые дорожки, тянулись вверх свечки домов, облетевшие, голые деревья выстраивались аллеями.

Далекая труба пыхала дымом. Там громоздились какие-то кучи и помигивали красные и желтые огни.

Мир казался безлюдным и заброшенным. Бурдюков не заметил ни собак, ни кошек. Одинокий ворон кружил вдалеке.

— Супер, да? — спросил Саня.

Бурдюков подошел к бетонному ограждению балкона.

— Ты помнишь, где ты жил?

— Ну, где-то там, — махнул в сторону многоэтажек Перышкин. — Жил и жил, я не заморачиваюсь. Там все фальшивое. Дух захватывает, да?

— Жутковато.

— Почему? — удивился Саня.

— Ни электричества, ни людей.

— Ну, это же постапокалипсис!

— Чего? — не понял Бурдюков.

Он пошел по балкону, огибая тумбы с сухой землей, в которых раньше, кажется, что-то росло. Перышкин побежал за ним.

— Выживание на развалинах цивилизации! — восторженно говорил он. — Понимаете? Мы жили как бы в другом мире, но оказалось, что этого мира нет, а есть полный упадок и злобные уроды, захватившие контроль над всеми выжившими!

— Ты про это? — коснулся затылка Бурдюков.

— Ну!

Плитка похрустывала под ногами. Часть ее растрескалась. Одна из тумб была опрокинута, и рядом лежал ком земли, похожий на младенца, вывалившегося из утробы. Сухие и кривые палочки корней смотрели вверх, будто ручки и ножки.

Бурдюков перешагнул.

— И мы — силы сопротивления?

— Ага! Это же круто!

— Как же мы будем сопротивляться?

— Не знаю, Максим Андреевич скажет. Не просто же так он нас освободил. У него план есть.

— И какой?

— Он пока не рассказывал.

— А я уже очень скучаю по Магде, — зачем-то сказал Бурдюков.

— А это кто? — спросил Перышкин.

— Жена.

— Настоящая?

Бурдюков вздохнул.

— А какая разница?

— Ну, она же другая, не та, которую вы видели. Она вас, наверное, и не узнает уже.

— Вся шутка в том, что я ее, скорее всего, не узнаю.

— Ой, а хотите еще? — Саня заторопился к забранному решеткой проходу в самом конце балкона. — Сейчас тоже офигеете.

Восторженный парень, подумал Бурдюков.

— Что там?

— Сюда.

Солнце всходило, вспухало сквозь дымку. Казалось, его появление должно оживить пейзаж, но получалось наоборот. На обочинах, у деревьев, на дорожках, всюду, где утверждался свет, стали заметны комки одежды и мусора. Приглядевшись, Бурдюков опознал в комках мертвых людей. Волосы зашевелились у него на голове.

Постапокалипсис.

— Ты видишь? — хриплым голосом спросил он Саню.

Перышкин посмотрел, куда показывал Бурдюков.

— Вы про что?

— Про трупы.

— А-а! Прошлую неделю больше было. Их по ночам собирают. Только чаще проспект чистят, чем собирают. Вы лучше сюда идите.

Саня вскрыл решетку и сдвинул ее в сторону.

— Это все не правильно, — сказал Бурдюков, мрачнея. — Это же люди были.

— Вот и Максим Андреевич хочет это изменить.

— Я тоже.

— Ну, видите, нас уже шестеро!

Бурдюков пролез в щель и оказался на второй половине балкона, опоясывающего часть здания. Здесь было чище, правда, в углу лежал высохший, мумифицированный голубь. Сдвинутые к стене тумбы под зелень пустовали.

— Куда смотреть?

Бурдюков выглянул. Проспект и многоэтажки заметно сместились влево, внизу серел заасфальтированный двор, загроможденный ржавыми автомобильными остовами и решетчатыми секциями, а сразу за ним бугрилась земля, словно взрытая огромной землеройкой. Тонкая линия путепровода, поблескивая, скользила над поверхностью свинцовой воды.

Река? Реки Бурдюков не помнил.

— Там, дальше, — сказал Саня.

И скрылся за плавным изгибом.

Бурдюков, последовав за ним, обнаружил Перышкина задумчиво сложившим руки на каменном парапете.

— Ого.

Саня не обернулся.

— Я же говорю — круто, — с грустью сказал он.

— Это что? — спросил Бурдюков.

— Другой мир.

— Еще один?

Перышкин кивнул.

Бурдюков застыл рядом. Посмотреть было на что. За гладью реки поднимались прозрачные купола. Там кипела жизнь — машинная, человеческая, не разобрать. Плыли по воздуху контейнеры, взмывали и садились коптеры, поблескивали, отражая солнце, многочисленные окна и зеркальные стены. Многоярусные эстакады перетекали из купола в купол, зеленели парки, горел в домах электрический свет.

И видно было, что все там устроено гораздо разумней, чем здесь.

— Сказка, да? — Саня мечтательно вздохнул. — Я часто сюда прихожу. Представляю, что живу под одним из куполов, богатый, сытый, и роботы мне прислуживают: здравствуйте, садитесь, вам налить чего-нибудь?

Бурдюков кивнул.

— Так и будет, Саня.

Перышкин рассмеялся.

— Да не, там, наверное, люди особенные. Я же так, здешний, у меня и квалификации никакой нет, ну, кроме той, чтобы в кресле мозгодонором лежать.

— Ничего, — сказал Бурдюков. — Мы же силы сопротивления. Надо будет, всему научимся. Еще может этих, из куполов, погоним.

Они помолчали. Солнце заслонили облака, но город за рекой не померк, наоборот, сделался четче, ярче, светлей.

— Ладно, — Саня отлип от парапета. — Хотите наверх? Там выше еще одна площадка есть. Только осыпается по краю.

— Да нет, — Бурдюков пошевелил плечами. — Что-то зябко здесь, пошли вниз, покажешь, где тут что.

— Ага, — Перышкин шагнул к ближайшей двери, подергал ручку. — Закрыто. Надо опять за решетку идти.

— А что, было открыто? — спросил Бурдюков.

— Не. Но вдруг? Я всегда проверяю.

— А было бы открыто?