Андрей Кокоулин - Силы сопротивления

Анатолий рассмеялся.

— О, опять псих пошел! Не беспокойся, брат наш по проживанию Александр, мы на твою порцию не претендуем. Мы просто решили чуть раньше пообедать, и все.

У Василия двинулся локоть. С некоторым запозданием Бурдюков сообразил, что тот, видимо, что-то прячет одной рукой под кофту или в штаны.

— Я не псих! — сказал Саня. — А вас уже неделю на этажах не видно!

— А смысл? — спросил Анатолий.

— Но Максим Андреевич…

— Это для новичков, — улыбнулся Анатолий. — Чтобы опыта набирались. Вы же не будете отрицать, Александр, что этажи до нас вынесли по полной?

— Нет, но выше… — произнес Саня.

Василий спрятал, что хотел, и наконец повернулся.

— Выше — тьма, — сказал он. — Я там был. Поднимаешься из тьмы во тьму, как из ада в ад. Но вверх.

Борода вкупе со сведенными бровями придавала ему серьезный, почти пророческий вид.

— И докуда вы доходили? — спросил Перышкин.

— До сорок седьмого.

Василий встал, придерживая руку у живота. В складках кофты едва заметно проглядывал какой-то твердый предмет.

— Что, плохо? — забеспокоился Анатолий, прихватывая приятеля под руку. — В туалет?

Василий кивнул.

— Паста — дерьмо.

Они прошаркали к дверям.

Едва рано отобедавшие скрылись, на одной из кроватей, накрывшийся коричневым одеялом, завозился тезка Бурдюкова.

— Ушли? — спросил он.

— Да, — сказал Бурдюков.

Тезка откинул одеяло.

— Только жрут и жрут, — он спустил ноги. — Кажется, опять консервы хомячили. Вроде решили, что экономим, но нет, куда тут.

— Ведите учет, — предложил Бурдюков.

— И кто им что скажет? — спросил Саня. — Не воевать же с ними?

Он вскрыл пластиковый контейнер, приставленный к стене у окна, и присвистнул.

— Ни хрена себе сожрали!

Бурдюков наклонился посмотреть.

Контейнер на десять где-то литров весь был заполнен розовой, пряно пахнущей пастой. Правда, в центре была раскопана яма приличной глубины, на три, а то и на четыре порции, что выкладывали на тарелку Бурдюкову.

Тезка тоже полюбопытствовал, отставив стул.

— Был не вскрытый, — сказал он.

— Консервов пять банок осталось, — Саня, показывая, приподнял звякнувшую сумку. — А был, наверное, десяток.

— Это они по банке враз жрут, — мрачно объяснил блондин.

— Давайте я с ними поговорю, — сказал Бурдюков. — Это не дело. Мы должны распоряжаться продуктами сообща. А то получается, что у нас не команда, а случайные люди собрались.

— Так и есть, — сказал тезка. — Максим Андреевич спасает, кого может.

— Я думал, мы — силы сопротивления.

— Это Максиму Андреевичу хочется так думать.

Саня расставил тарелки.

— Давайте тоже пообедаем.

Блондин посмотрел в окно, за которым, приглушая свет, ползла по небу темно-серая облачная пелена. Низкое осеннее солнце сквозь нее едва проглядывало.

— Да, уже за полдень.

Он выставил контейнер на стол. Перышкин, усевшись, следил, как блондин зачерпывает пасту ложкой. Три тарелки — три розовых, со слезой, горки.

— Знаете, чего не хватает? — сказал Саня. — Хлеба. Обычного, черного. Я даже вроде бы за ним в магазин ходил.

— Нет же магазинов, — сказал Бурдюков.

— Это понятно, что нет, — вздохнул Саня. — А все кажется, что ходил. И хлеб был такой, пах вкусно…

Тезка-блондин убрал контейнер.

— Ну, что, консерву делим?

— Не этим же оставлять, — сказал Саня.

Пластиковая ребристая банка стукнула о столешницу.

— И все равно я не понимаю, — сказал Бурдюков. — Мы действительно мало куда годимся. Для чего мы? Зачем мы?

— Есть у Максима Андреевича план, есть, — успокоил его Саня, потянув язычок на банке сверху. — Он пока не делился просто. Но, думаю, с его планом мало никому не покажется. Он придет, объяснит.

— Пора бы.

— Придет, — кивнул блондин.

Мясо было красное. Стоило зачерпнуть — распадалось на волокнистые, правильной формы куски, которые полагалось раздавить, тогда они текли соком. Бурдюков в первый раз не распробовал, оказалось, очень вкусно.

— Вы доктора не очень-то ждите, — распахнул двери Анатолий, — он с утра был, пока вы по этажам бродили.

За ним, вполне уже поправившийся, следовал Василий.

— А почему я его не видел? — удивился блондин.

— Потому что тоже выперся куда-то.

— Так я на пять минут.

— Вот и Максим Андреевич на пять минут, — ухмыльнулся Анатолий, повалившись на кровать. — Сказал, чтобы мы сидели тихо, и убежал. Да, одежду новичку передал.

Он кинул в Бурдюкова мятыми штанами.

— Погоди, — прищурился Саня, — а свинину?

— Какую свинину? — очень натурально удивился Анатолий.

— Которую он обещал. Две банки!

— Ах, свинину!

— Да!

— Дрянь оказалась, — сказал Василий. — Синтетика какая-то.

— Вот! — показал на Василия Анатолий. — Человек пожертвовал собой и спас всех остальных. Продегустировал и едва не отравился. Вы же его лишними подозрениями только от себя отворачиваете.

— А вторая банка? — упорствовал Саня. — Или Василий сразу две сожрал?

— Вот псих! Куда в него влезло бы? Тем более, ему сразу поплохело, и я его в туалет повел. А вторую банку мы выбросили, чтобы вас не искушать. Потом еще слопаете нечаянно, а мы будем виноваты.

— А мы не хотим! — добавил Василий и лег на соседнюю койку, заложив руки за голову.

Борода его торчком нацелилась в потолок. Он закрыл глаза. Впрочем, вид его для отравившегося был не особо бледен.

— Я все равно вам не верю, — сказал Саня.

— Как угодно, — отозвался Анатолий. — Все, тихий час.

Ели молча.

Бурдюков не эстетствовал, как тезка, кромсая пасту тонкими дольками, и не посасывал задумчиво по пять минут каждую ложку, как Перышкин, поэтому оприходовал свою порцию первым. Запил запасенной водой из бака и с новыми брюками забрался на свою кровать.

Брюки были великоваты. И новыми их уж точно назвать язык не поворачивался. В Бурдюкове всколыхнулось было подозрение, что на самом деле Анатолий дал ему свои брюки или брюки Василия, а новые как раз оставил себе, но он вынужден был с сожалением признать, что не помнит, в каких брюках Анатолий и Василий ходили до этого. Нет, к таким шустрым ребятам, конечно, необходимо присматриваться, только с огульными обвинениями, похоже, стоило все же обождать. У Максима Андреевича потом можно будет выяснить.

Бурдюков отложил брюки, накрылся одеялом и задремал.

Ему приснилась Магда, которая почему-то всегда была повернута к нему боком. Он не видел ее лица. «Почему, почему ты не прибираешь в квартире?» — кричала ему она и подбивала ногой чей-то скелет.

— Эй.

Бурдюкова тронули за плечо. Он поднял голову, сощурился. Солнце ушло, и лицо человека, сидящего перед ним на корточках, Бурдюков разглядел не сразу.

— Что? — спросил он.

— Поговорить надо, — сказал Анатолий.