Андрей Кокоулин - Силы сопротивления

Всех! — подумал он, сжимая кулаки. Всех! Каждого за рекой. Они заслуживают. Им тоже всем программу! Сволочи!

Бурдюков завозился, пытаясь пальцами отколупнуть защитную пластинку. Выдернуть, вытащить эту дрянь из головы!

— Эй! — раздался хриплый со сна голос Василия. — Хватит! Хочется в туалет — иди в туалет! Не мешай тут.

— Не спится, — сказал Бурдюков.

Василий не ответил.

За окнами было довольно темно. Работников, не ведающих о своей настоящей работе, похоже, уже отпустили по домам, как умную скотину, умеющую без пастуха возвращаться в хлев. Вот сейчас бы спросить: где работали?

Бурдюков спустил ноги.

Так, подумал он, кто со мной? Саня точно меня поддержит, тезка не совсем понятен, но Анатолия с Василием недолюбливает, это видно. Значит, нас трое. А Толе хочется за реку. Тварь он, вот кто. В хорошую жизнь захотелось! А все остальные здесь подыхай? Удавить бы его. Ведь сдаст, если выгодно будет.

Бурдюков поднялся и побрел к выходу.

— Давно пора, — проворчал в спину Василий.

Бурдюков и сам не заметил, как выбрался на лестницу и поднялся на десятый этаж. Выйдя на широкий балкон, он долго смотрел на серые громады домов, в которых не было и намека на электрические огни. По проспекту медленно ехал автомобиль, фонтанчиками разбрызгивая воду вокруг себя. Наверное, производил дезинфекцию.

По обочинам мелькали тени и что-то складывали на ползущую за автомобилем широкую платформу. Скорее всего, чистили местность от трупов. А кто говорил, что не собирают? Видно же, собирают.

Темнело. Солнце отметилось несколькими красными штрихами, проросшими в облачной пелене над далекими крышами.

Бурдюков сложил руки на парапете.

Ведь можно же было свет провести, подумалось ему. Почему не провели? Значит, заранее решили не тратиться. Вроде и не люди живут. Роботы. Которым картинок в головах достаточно. Сам он, к сожалению, сейчас не помнил, имелся ли свет у него в квартире. Вроде выключателем щелкал. Но, скорее всего, это была фикция, фальшивая память.

Бурдюков скривился.

Ничего настоящего в жизни не было! Жена — не жена, соседи — не соседи. Набивались побольше, чтобы тепло. С отоплением-то было как с электричеством. Отсутствовало. И еще все они вставали под пустой душ. Нет, что-то текло. Или это остатки когда-то живой, функционирующей системы? Сосед был глазастый, завистливый, на Магду поглядывал.

Вернуться бы…

Только не просто вернуться, а чтобы у Магды счастливо засветились глаза, мужики заволновались, а отец заплакал.

Бог с ним, что все они не те, кого он любил! Это все не так страшно. Важно, что люди. Такие же, к которым у него были чувства.

— Не спится?

В метре от Бурдюкова к парапету прислонился тезка.

— Нет.

— Потому что рано еще, — сказал блондин. — Этот дурацкий тихий час только с толку сбивает. Организм путается, когда спать, когда бодрствовать.

— Все равно делать нечего, — сказал Бурдюков.

Тезка пожал плечами.

— Так-то да.

Он был уже Бурдюкова в плечах, но выше ростом. И тощий. Бурдюков по сравнению с ним выглядел упитанным. А может комплекция была такая. Пшеничного цвета волосы желтым пятном плыли в полумгле.

— Знаете, чему мы свидетели? — спросил тезка, глядя на горизонт.

— Чему? — спросил Бурдюков.

— Мы видим закат цивилизации. Ее упадок. Чтобы там ни было на той стороне реки, оно тоже не просуществует долго.

— Почему?

Блондин повернулся к Бурдюкову.

— Вы же ходили по этажам?

— Да.

— Вы можете себе представить, чтобы такая махина стояла практически пустой?

— Возможно, она сделалась ненужной.

Тезка усмехнулся.

— И люди — тоже? И самые элементарные вещи, вроде освещения и бытовых удобств? Вы внимательно смотрели, что там, за рекой?

Бурдюков отрицательно качнул головой.

— Мы недолго были на том балконе.

— А я долго изучал, — сказал тезка. — Ходил, как на работу.

Он издал смешок.

— Этот прекрасный, на первый взгляд, мир — совершенно мертв. Поверьте, мертвее здешнего. Я засекал по часам — транспорт движется с равными промежутками, воздушные суда появляются и приземляются в одно и тоже время. Даже огни на улицах зажигаются по распорядку, не позже девяти часов вечера.

— И что? — пожал плечами Бурдюков. — Вполне возможно, что эти процессы управляются автоматически. Транспорт, допустим, беспилотный. А фонари зажигаются, когда, например, срабатывают датчики освещенности.

— Да, но… — тезка, скривившись, махнул рукой. — Ладно, оставим. Вы лучше скажите мне, к вам Толик подходил?

— В смысле? — осторожно спросил Бурдюков.

— В смысле, предлагал к нему присоединиться?

Бурдюков кивнул.

— Только что. Час, наверное, назад.

— А мне — вчера.

— Я понял, что он хочет сидеть на распределении пасты и консервов.

— А вы удивляетесь, почему мы — здесь, а эти — за речкой, — сказал тезка. — Дай Толику развернуться, и через месяц он превратит нас в таких же рабов. В условиях недостатка ресурсов борьба за них неизбежна.

— Он хочет за речку, — сказал Бурдюков.

— Кто его возьмет?

— Не знаю.

— Я бы понял, если б Максим Андреевич хотел за речку.

— А мы ему тогда зачем?

Тезка качнул светлой головой.

— Есть, знаете, комбинация…

— Какая?

— Ну что я буду сейчас? Нет, давайте подождем. Максим Андреевич вам еще многое расскажет. У него план.

— Перышкин тоже говорил про план.

— Всем нам хочется верить в глубокий смысл.

— Ну вам-то он рассказывал? — спросил собеседника Бурдюков. — А то как в той реальности получается. Работаем, работаем, а где работаем, никто не знает. Все морды воротят, кирпичом делают. Работаем! Так и с планом. Есть план, конечно, несомненно, план есть! А в чем он заключается — великая тайна.

— Максим Андреевич, видимо, ждет, когда мы созреем. А, может, кворума ждет. В общих чертах, его не устраивает ситуация, которая сложилась, и он хочет ее изменить. Вот.

Бурдюков покивал.

— Меня самого эта ситуация не устраивает.

— А так мы — силы сопротивления.

— Да-да.

Где-то далеко помигал и погас красный огонек.

С минуту они оба молчали. Тезка ежился и шевелил плечами, Бурдюков пытался опознать в полумгле дома. Интересно, подумалось ему, прежний я в это время, наверное, уже бы спал. Или что, смотрел неработающий телевизор? Нет, просто пялился в угол, думая, что ему показывают замечательную передачу в несуществующем аппарате.

А сбоку — Магда.

Что мы смотрели тогда? Прогноз погоды? У нее еще разболелась голова…

— Вы думаете, это единственный такой центр? — спросил тезка.

— Не знаю, — сказал Бурдюков.

— Если не единственный, то это значит, что всюду теперь так. То есть, большинство превращено в скот.

— А если единственный?