Гарий Немченко - Отец

Дома он первым делом отомкнул дверь, но Митрошка спокойно спал поперек кровати, и в теплой его головке запуталось перо из подушки.

И Валька вернулся во двор, осторожно вытащил балалайку и на каменной ступеньке бережно приставил ее к стенке, а мешок скомкал и бросил в сарай. Потом он, поднявшись на цыпочках, заглянул в рукомойник, долил в него воды и с мылом хорошенько помыл руки. Поблизости не было ни полотенца, ни тряпки, и он закружился, потряхивая ладонями, проветривая растопыренные пальцы. Ему показалось, что это очень похоже на то, как будет плясать потом петух, и он рассмеялся и покружился еще чуть-чуть, уже нарочно изображая танец.

Но вот он наконец сел на ступеньку и положил балалайку себе на колени. От нее почему-то пахло свежей соломой, и Валька наклонился, специально принюхиваясь и одновременно вглядываясь в небольшую круглую дырку посреди треугольника, Рядом с нею под струнами лежала мохнатая нитка от мешка, и Валька приподнял балалайку и дунул что было сил. И белые струны тихонько, совсем еле слышно отозвались: т-з-зин-нь!

Нет, что там ни говори, замечательную он купил балалайку! И как Вальке повезло, просто удивительно ему повезло, что он в последний момент все-таки продавщицу окликнул… фигушки, зачем ему барабан?!

Очень хорошо жить на свете… эх, ты! А то ли еще будет, когда он купит себе красного петуха?

Только Митрошка хныкать, а Валька тут же: «Музыка!..» Дернет, как Никодимыч, плечом, ударит по струнам — тот и рот раскроет, глядя на кочета с золотой грудью и с высоким гребнем, с острыми шпорами и с длинным тугим хвостом. Тогда и нянчить братишку будет одно удовольствие, что ты! И станут они с Митрошкой да с петухом как три друга. Братец скоро уже совсем хорошо будет ходить, а петух к этому времени научится плясать и обвыкнет, тогда можно вместе куда хочешь. Надо ремешок привязать к балалайке или веревочку. Ее за спину, Митрошке сунул маленький узелок с едой и взял за руку, а в другую руку палку на всякий случай, такую, как бабушкин посошок, петька — следом, и пошли себе и за реку, и мимо стада по зеленым горам, пошли куда глаза глядят, хоть на край света…

Вот шли они так и шли, по горам, по долам, и в синем небе над ними заливались жаворонки, с дороги и на дорогу прыгали кузнечики, рядом в цветах путались и гудели шмели, а дальше в высокой траве куцыми хвостами мелькали зайцы.

Митрошке уже надоело нести еду, белый узелок висел теперь на посошке за спиною у Вальки, а братец сжимал в руке подкову, из которой еще не выпал последний гвоздик.

Нигде никого не было, но впереди на повороте дороги виднелась голубая тележка с полосатым зонтиком, а около нее в белой курточке стояла продавщица, и они взяли у нее два мороженых, и Валька так и не понял, заплатили они или нет.

Они только начали обламывать зубами хрустящую корочку, а продавщица вдруг заторопилась, толкнула тележку, и та сама рванулась вперед, как будто ее подхватило ветром, и белое с голубым да полосатый зонтик мелькнули за одним холмом, потом за другим, и все это остановилось где-то как раз там, где им с братцем снова захочется мороженого.

Или не было мороженого? Нет, не было.

Откуда оно в далеких краях, в безлюдной степи.

Им хотелось, а его не было, Митрошка стал хныкать, и тогда Валька сказал, ничего, Митрошка, переживем, главное, что у нас с тобой есть теперь такой хороший петух! А братец уже совсем устал, ноги у него заплетались и не хотели идти. Он даже бросил подкову с последним гвоздиком.

И тогда они свернули с дороги и уселись на бережку совсем крошечного родничка, который неслышно бил под большим черным камнем, обросшим темно-зеленым мхом. Тут они развернули узелок, и Валька очистил для братца яичко, а сам стал хрумать зеленый лук. Рядом с братцем падали на траву желтые яичные крошки, и петька тут же подбирал их, а иногда осторожно склевывал у Мити с пухлой его ножонки, и тогда тот смеялся и взмахивал руками.

И они поели и попили студеной воды, наклоняясь над родничком, а потом Валька взял в руки балалайку.

— Ну, что, петя, — спросил, — может, спляшешь?

Было тихо и хорошо, и петька тоже не стал торопиться, конечно, спляшет, а как же, но раньше он еще раз напился из родничка, каждый раз задирая красную свою голову с малиновым гребнем, и по золотой грудке катились прозрачные капли.

А затем Валька ударил по струнам, и кочет и пошел, и пошел!

Плясал он так весело да хорошо, что Митрошка сначала дергался, сидя на земле, а потом привстал, и себе тоже, и давай…

Потом они снова пошли, и солнце уже садилось позади них, на дороге впереди двигались длинные тени, и у Вальки из-за спины, как старинное ружье с раструбом на конце ствола, виднелась балалайка.

Вдруг где-то далеко ударил гром, а на дорогу из куста дерезы выскочил серый волк. Хищно изогнулся, еще раз подпрыгнул и сел перед ними, навострив уши.

— Попались! — сказал и клацнул зубами. — Сейчас я вас съем, а вашего петуха отдам лисе… эй, лиса!

Между двумя большими клыками опустил волк длиннющий красный язык и стал облизываться.

— Не ешь нас, — попросил Валька, которому было все-таки чуть-чуть страшно. — И не отдавай лисе нашего кочета. Ты знаешь, какой это кочет? Он умеет плясать под балалайку.

— Иди ты! — не поверил волк.

Тогда Валька достал из-за спины балалайку и пожал плечами:

— Смотри, если не веришь!

И он играл, а петька плясал, серый волк сначала только внимательно присматривался, а потом невольно стал кивать своей лохматой башкой и большим хвостом выбивать за спиной по дороге: стук-стук!..

А когда они с петухом закончили, волк мотнул своей лохматой башкой:

— Вот законно!

— Я тебе говорил, — сказал Валька.

— А это твой братан? — кивнул волк на Митрошку.

— Братишка.

— Хороший у тебя братан, глаза добрые, — сказал волк. И предложил: — Давай корешевать?

— Договорились, — сказал Валька.

А в это время загудел мотор, и на дороге показался грузовик. Впереди, держась руками за кабину, стояла мама, и ветер трепал у нее на шее косынку.

Волк неохотно приподнялся, но Валька успокоил его:

— Это мои.

Машина затормозила и остановилась, хлопнула дверца, и с подножки спрыгнул отец с большим ключом в руке.

— Вот я сейчас тебе рога обломаю, — пригрозил он волку.

Валька крикнул!

— Не трогай, это мой друг!

— У него на лбу не написано, — буркнул отец.

Волк посоветовал:

— Ты бы лучше помог женщине слезть.

Но мама уже спрыгнула с колеса и бросилась обнимать Митрошку. Потом обернулась к Вальке и строго спросила:

— А ты хоть покормил его?

— А то нет?

— Да ты, слава богу, такой, что сам поешь, а о нем и не вспомнишь, — с укором сказала мама.

Волк спросил у отца: