Деб Калетти - Отдаю свое сердце миру

– Так держать. Так держать. Я очень горжусь тобой, Орешек.

Она поражена, потому что не слышала этого прозвища много лет. Так он называл ее, когда она была маленькой, когда приносила ему табель успеваемости, чтобы похвалиться, когда они вместе практиковались в правописании слов, когда он с секундомером в руках гонял ее по двору. Она обнимает его в ответ. Когда они разжимают объятия, он держит ее за руки и смотрит в глаза, а она смотрит на него, и они видят друг друга. У нее такое чувство, что они действительно видят друг друга. Она – Орешек, теперь уже молодая женщина; и он – молодой отец с газонокосилкой, а ныне человек, который совершил ошибки и пытается их исправить и стать лучше. Он целует ее в щеку и занимает место в конце стола, рядом с Доун Селестой и Малкольмом. Он делает официанту комплимент за медовое печенье мостачоли. Возможно, это начало чего-то.

Ноги несут ее вперед, а сердце отстукивает удары и на следующий день, когда она идет по застеленному красным ковром коридору Капитолия. Сердце заходится. Идет заседание сената, и она встречается с сенаторами от ее родного штата Вашингтон, которые приглашают Аннабель на ежегодное послание «О положении страны», с которым президент выступит в феврале. Ее фотографируют. Она встречается с выборными должностными лицами из Орегона и Калифорнии, прежде чем попадает в южное крыло Капитолия, где беседует с председателем и заместителем председателя специальной комиссии по предотвращению насилия с применением оружия, которые приглашают ее выступить в качестве участника дискуссии на предстоящем декабрьском форуме. На следующий день у нее встреча со студентами Университета Джорджа Вашингтона. Аннабель не уверена, что справится. Дедушка Эд снова выталкивает ее на сцену. Она подходит к микрофону, опять слишком высокому. К ней обращены лица людей, и, глядя в них, она позволяет себе быть честной. Она помнит, что у каждого есть своя история, что людям в зале, вероятно, знакомы горе, смятение и бессилие.

Ноги несут ее вперед, а сердце отстукивает удары и спустя три дня, когда она идет к самолету. Люк и Зак с Оливией уже улетели, а дедушка Эд и Доун Селеста возвращаются длинным путем в фургоне, через каждый национальный парк, который успеют посетить до начала суда, но Аннабель летит домой. Джина и Малкольм сидят рядом с ней в самолете. Джина читает ламинированную инструкцию об аварийных выходах. Аннабель закрывает глаза и чувствует взлет.

Ноги несут ее вперед, а сердце отстукивает удары, когда в тот вечер она заходит в свою комнату в родном доме. Она боится, что снова превратится в ту девушку, что жила здесь когда-то. Но нет. Бит прыгает возле ее ног, радуясь воссоединению, и она целует его, а потом утыкается лицом в подушку и вдыхает знакомый запах, слаще которого нет ничего на свете, но она остается Аннабель Аньелли – девушкой, которая пробежала через всю страну.

И она все та же Аннабель на следующей неделе, когда заходит в кабинет прокурора Сета Греггори. Ноги несут ее вперед, а сердце отстукивает удары, даже когда антарктический ветер бьет в лицо. Она упорно продвигается по леднику, чувствуя, как застывают конечности. Ледяные кристаллы повисают на ее ресницах, а может, они просто мокрые от слез. Сет Греггори тверд, но учтив. Он прожигает ее вопросами, как это будет делать адвокат Хищника. Он приносит ей кофе. Он приносит кофе Джине. Они репетируют все заново. Снова и снова. И всякий раз она напоминает себе о том, что, какой бы пугающей ни казалась эта процедура, Сет Греггори на ее стороне. Он – часть команды «Эндьюранс».

Ноги несут Аннабель вперед, а ее сердце отстукивает удары – бум-бум, бум-бум, БУМ-БУМ – три недели спустя, когда она заходит в зал суда. Она напоминает себе о мышцах икр и силе бедер, она помнит тепло бескрайних полей, крутые горные склоны и долгие-долгие мили пути. Она помнит свою силу. Она старается помнить, потому что здесь его родители, Надин и Гэвин, и здесь он, Хищник. У него совсем другая прическа, он в костюме и галстуке – о боже, боже, неужели это тот самый галстук? – и это ужасно, невыносимо, но Аннабель смотрит на него. Она смотрит ему в лицо и отвечает на вопросы о нем, несмотря на то, что микрофон стоит слишком высоко, несмотря на то, что от стресса ее рвало все утро. Она произносит имена людей, которых любила. Кэт Кляйн. Уилл Макэванс. И она смотрит на Хищника в упор, твердым взглядом, потому что он не выиграл. Он должен знать, что он не победил. Победило ее сердце. Победило потому, что продолжает биться, потому что выжило после того, как было разрушено.

– Какие идеи насчет ужина? – спрашивает Джина, когда они садятся в машину, после того как закончено двухдневное судебное заседание по заслушиванию свидетельских показаний. Дедушка спешит домой, чтобы позвонить Доун Селесте и сообщить подробности. В машине они втроем.

– Поехали в «Дикс», – говорит Аннабель.

– Ты уверена?

– Абсолютно.

Они подъезжают к закусочной. Все та же оранжевая вывеска вращается на высоком шесте. Они заказывают бургеры и жареную картошку.

– Надеюсь, ты не собираешься снова сорваться с места? – спрашивает Джина.

– Хм. Мое колено чувствует себя гораздо лучше…

– Круто. Я с тобой, – оживляется Малкольм.

Джина отвешивает ему подзатыльник.

– Ненавижу, когда вы объединяетесь.

Они едят прямо в машине. Аннабель любит поесть в машине. У окошка закусочной выстраивается очередь. В воздухе пахнет приближающейся осенью и жареной картошкой. Никаких пьяных парней, пытающихся ее схватить. Просто люди, каждый со своей историей, мирно ужинают.

Мышцы в ногах и руках Аннабель снова тугие, как бейсбольные мячи. Ее голос все еще поднимается из тех глубин, где отсиживался так долго. Но ноги уже твердо стоят на земле. И сердце все еще бьется в груди.

– Жалко, что Бита здесь нет. Он обожает жареную картошку, – говорит Малкольм.

– Несмотря на то, что потом пукает всю дорогу, – усмехается Джина.

– Он мог бы сидеть у тебя на коленях, Аннабель, – продолжает Малкольм.

– Non mi rompere i maroni. – Аннабель научилась этому у дедушки. Кто бы сомневался.

Одним словом: отвали. Дословный перевод: не коли мои каштаны.

Ноги несут ее вперед, а сердце отстукивает удары, когда ей снова предстоит увидеть Хищника, на слушании приговора. Она не смотрит на него, когда делает заявление. Она смотрит на судью Сэмюэлса, описывая, как разбивалось ее сердце. Она говорит об осколках сердца, о том, как оно должно биться дальше, несмотря на крушение. Она призывает на помощь силу и злость пройденных миль, переправ и людей, которых встретила на своем пути. Это самое трудное испытание в ее жизни, труднее, чем марафон в две тысячи семьсот миль. Она опустошена и разбита, когда садится на свое место в зале. Даже пальцы слишком устали, чтобы постукивать подушечками. Когда Джина обнимает ее за плечи, Аннабель закрывает глаза и вспоминает руки Уилла, так же обнимающие ее. В весенний день они лежали на одеяле на берегу озера Гринлейк, и ее голова покоилась на его груди, так что она слышала, как грохочет его сердце. Она рыдает, когда судья приговаривает Хищника – Дэниела Уэйнрайта – к двум пожизненным срокам.