Дэвид Митчелл - Под знаком черного лебедя [= Лужок черного лебедя]

– А там что случилось?

– Гром, молния, град, огонь с неба. Самая сильная буря за много лет. Автобус, на который я должен был пересесть, задержался, потому что рухнул мост. Когда солнце снова вышло на небо, ко мне вернулось чувство реальности. И я дунул обратно к иезуитам.

– Они вас наказали?

– Это был приют для сирот, а не концлагерь.

– И вы больше не пытались?..

– Ну… пока нет. – Дэнни поставил свою вилку на подушечку большого пальца и принялся ею балансировать. – Чего нам, сиротам то есть, не хватает, так это фотографий людей, похожих на нас. И это чувство не проходит. Так что в один прекрасный день я доберусь до Слайго и попробую там пощелкать. С телеобъективом, если кишка окажется тонка подойти близко. Но эти большие жизненные… «вопросы»… они не терпят спешки. Дать вопросу правильно созреть – это самое важное, юный Джейсон. Хочешь бутерброд с креветками?

– Нет, спасибо. – Пока он говорил, у меня созрело решение. – Вы поможете мне купить такого управляемого змея?

Стажеры «Гринландии» заполонили фойе гостиницы «Экскалибур». Они все сменили костюмы на брюки с рисунком «елочкой» и мешковатые рубашки. Когда мы с Дэнни вошли, стажеры заухмылялись. Я знал почему. Присматривать за сыном босса – работа для подлиз. Один стажер выкрикнул: «Даниель-спаниель!» и ухмыльнулся – у Росса Уилкокса точно такая ухмылка.

– Что, идете поглядеть на ночных птичек Дорсета?

– Уиггси, – парировал Дэнни, – ты пьяный идиот и аморальная личность, и еще ты плутуешь при игре в сквош. С тобой и на улице-то никто не рискнет показаться.

Парень явно пришел в восторг.

Дэнни посмотрел на меня:

– Хочешь поздороваться с молодыми «гринландцами»?

Вот это будет ад.

– Можно я лучше пойду наверх и подожду папу у нас в номере?

– Я тебя прекрасно понимаю. Я скажу ему, где ты. – Дэнни пожал мне руку, словно я был его коллегой. – Спасибо за компанию. Увидимся утром?

– Ага.

– Желаю приятно сходить в кино.

Я взял ключ и не стал ждать лифта, а помчался наверх по лестнице. В голове я прокручивал музыку Вангелиса к «Огненным колесницам», чтобы смыть Уиггси и «гринландцев». Кроме Дэнни. Дэнни классный.

На будильнике было 19:15, но папа все не шел. Согласно афише, «Огненные колесницы» начинались в 19:30. Я выучил наизусть дорогу в кинотеатр, чтобы произвести впечатление на папу. 19:25. Он придет. Он не забывает о назначенных встречах. Мы пропустим киножурнал и трейлеры новых фильмов, но контролерша с фонариком проводит нас на места. 19:28. Может, сходить вниз и напомнить ему? Я решил, что лучше не надо: вдруг мы разминемся. Тогда виноват буду исключительно я – тем, что нарушил установленный заранее план. 19:30. Придется поломать голову над тем, кто из персонажей кто, но все-таки фильм еще можно будет смотреть. В 19:35 папины шаги загрохотали по коридору. Сейчас он ворвется и воскликнет: «Так! Пошли!»

Шаги протопали мимо нашего номера. И не вернулись.

День постепенно гас, и яичные нарциссы на обоях превращались в окаменелости, приобретая шлаково-серый цвет. Я сидел в потемках. Ведьминский смех просачивался в комнату, и музыка, усиливаясь, лилась изо всех пабов Лайм-Риджиса. Сейчас вечер субботы – по телевизору наверняка идет что-нибудь интересное, но папа будет чувствовать себя более виноватым, если обнаружит меня в тишине. Интересно, что сейчас делает Салли из зала игровых автоматов. Ее кто-нибудь целует. Какой-нибудь парень гладит мягкую полоску голой кожи между джинсами и кофточкой. Парень, похожий на Гэри Дрейка, Нила Броуза или Дункана Приста. Я плохо ее запомнил, так что начал составлять фоторобот. Я решил, что грудь у нее должна быть, как у Дебби Кромби. Волосы, шелковисто вьющиеся вокруг обнаженной шеи, – как у Кейт Элфрик. Лицо я пересадил от Дон Мэдден, не забыв про садистские глаза. Чуточку вздернутый нос мадам Кроммелинк. Губы цвета малины со сливками, как у Дебби Харри.

Салли, моя потерянная девочка-ассорти.

Если папа догадается, что я нарочно пытаюсь внушить ему угрызения совести, то не поведется на это. Так что после девяти я включил свет и принялся читать «Обитателей холмов». Я дошел до того места, где Шишак дал отпор генералу Дурману. В окно бились ночные мотыльки. Насекомые ползли по стеклу, как конькобежцы по льду. В замке повернулся ключ, и в комнату ввалился папа.

– А, Джейсон, вот ты где.

Интересно, где мне еще быть? Я рискнул промолчать.

Он не заметил, что я дуюсь.

– «Огненные колесницы» придется отложить. – Папа разговаривал слишком громко для небольшой комнаты. – Посреди моего семинара заявился Крейг Солт.

– Дэнни Лоулор мне сказал.

– У Крейга Солта яхта стоит в Пуле, так что он подъехал сюда, чтобы обратиться с речью к войскам. Боюсь, я не мог просто так взять и упорхнуть с тобой в кино.

– Понятно, – сказал я самым невыразительным голосом, позаимствованным у мамы.

– Вы с Дэнни поели, верно?

– Да.

– В мире бизнеса приходится приносить такие жертвы. Крейг Солт везет нас, менеджеров, куда-то в район Чармута, так что, когда я вернусь, ты, скорее всего, уже будешь…

Тут его взгляд упал на мое приобретение, прислоненное к батарее:

– На что это ты потратился?

Папа всегда придирается к моим покупкам. Либо это оказывается дерьмо из Тайваня, либо я переплатил за вещь, которой попользуюсь только два раза. Даже если нет никакой проблемы, он ее придумает, как в тот раз, когда я купил наклейки «ВMX» для велосипеда и папа устроил целый спектакль из заполнения бумаг для страховой компании: он, оказывается, теперь вынужден поменять графу «Описание транспортного средства». Это чудовищно нечестно. Я же не критикую то, как он тратит свои деньги.

– Это змей.

– Вижу… – Папа уже вытащил змея из обертки. – Какой красавец! Это Дэнни тебе помогал выбирать?

– Да. – Я не хотел радоваться тому, что папа доволен. – Немножко помог.

– Подумать только, ты купил себе змея! – Папа принялся разглядывать каркас. – Слушай, давай завтра встанем на рассвете. И попробуем запустить его на пляже! Ты и я, и больше никого. Пока не выползут все эти отдыхающие и не займут каждый квадратный дюйм, а?

– Да, папа.

– На рассвете!

Я изо всех сил чистил зубы.

Папа и мама могут на меня злиться, язвить, пилить меня, как хотят, но стоит мне показать хоть тень обиды, папа с мамой негодуют, как будто я пожираю младенцев. Я их за это ненавижу. Но я и себя ненавижу за то, что, в отличие от Джулии, не могу за себя постоять. Поэтому я ненавижу своих родителей за то, что из-за них ненавижу себя. Детям запрещают жаловаться на несправедливость, потому что все знают: дети постоянно на это жалуются. «Жизнь несправедлива, Джейсон, и чем раньше ты это поймешь, тем лучше». Вот так. И вопрос решен. Значит, это ничего, если мама или папа нарушает свои обещания мне и все наши договоренности летят в унитаз? А почему?