Стефан Мерил Блок - Оливер Лавинг

– Ха, тут не поспоришь, – ответил Мануэль.

– А как вообще становятся рейнджерами?

Последовала неловкая заминка. Биографический вопрос Чарли прервал поток болтовни за обеденным столом. Но Мануэль лишь откинулся на спинку стула, скрестил ноги и принял атавистическую позу техасского рассказчика – старика, что вспоминает годы юности, сидя в сумерках у костра.

– Мы, рейнджеры, любим говорить, что это призвание, все равно что в священники пойти, но я давно подозреваю, что мы в детстве просто насмотрелись сериала «Дымок из ствола».

После чего Мануэль кратко рассказал о своей жизни и признался, что вступление в ряды рейнджеров – этого легендарного отряда бойцов, который оборонял Западный Техас от вторжения, воровства и разбойничьих набегов, – теперь казалось ему нелепой детской мечтой.

– Люди хотят наркотиков, – сказал Мануэль. – Латиноамериканцы хотят лучшей жизни в Америке. А я просто поддерживаю порядок. Моя работа – следить, чтобы выполнялись законы, на которых настаивают сотни миллионов людей из северных штатов – людей, которые ничегошеньки не понимают в жизни здесь, возле границы. Я просто обычный чиновник с красивым названием.

Мануэль нахмурился, и на его лице отразилась вся печальная история его жизни. В последние годы, по мере того как пятнадцатое ноября становилось донным мусором, который выбрасывает на берег омерзительная волна, плещущаяся туда-сюда по континенту, жизнь Мануэля, и не только профессиональная, застопорилась. Ма рассказывала Чарли, что Лусинда Пас давно ушла от мужа.

– Но в то время ваша роль была куда значительнее, – заметил Чарли. – Вас все время показывали в новостях.

– В новостях… Ну, положим, это так. – Мануэль поморщился, ковырнул в зубах ногтем. – Девять с половиной лет, но как будто вся жизнь прошла, и в то же время как будто вчера.

– Верно, – сказала миссис Доусон. – Очень точно.

– Знаете, родители этих бедных ребят по-прежнему приходят ко мне, – продолжал Мануэль. – По нескольку раз в год наведываются. Главным образом чтобы поплакать передо мной, а не перед пустыми стенами. А я сижу и слушаю. Я все понимаю. Это как убийство Кеннеди. У людей в голове не укладывается, что такая трагедия случилась всего лишь из-за одного свихнувшегося парня. По правде, я чуть не бросил это дело. Раньше я считал, что нужен пытливый ум, какой-нибудь Шерлок Холмс, и тогда во всем можно будет разобраться. Но как подумаешь, что такие люди существуют, что, возможно, у некоторых вещей нет причины…

– Именно так, – сказала миссис Доусон. – Никакой причины! А вы знаете, что этот мальчик у меня учился?

– Учился? – переспросил Чарли.

– Да. И у миссис Хендерсон тоже. – Миссис Доусон указала на хмуро кивнувшую коллегу. – И кажется, твой Па тоже его учил, так ведь? На уроках живописи.

– Он… что? – Чарли хлопнул себя по плечу, словно его укусил комар.

– А, ну… – Миссис Доусон дотронулась до своих губ. – Может, я что-то путаю. В любом случае, все это было несколькими годами раньше, и кому бы могло такое в голову прийти? Что можно было сказать о таком мальчике? Бормочет что-то под нос, ходит сердитый. Я, к примеру, никогда не верила, что тут замешана политика. Он не был каким-то там борцом за свободу. Он был просто, я не знаю – где-то там.

– Должен сказать, – вмешался Мануэль, – что склонен с вами согласиться.

Последовала пауза, и Чарли почувствовал, как наэлектризован воздух в комнате, с каким напряжением Дойл и его бывшие подчиненные ждут продолжения. Мануэль приложил к губам два пальца, словно вдыхая из невидимой сигареты дым воспоминаний.

– Но я, наверное, как те родители. Честно, эта история по-прежнему иногда не дает мне спать по ночам. Все эти вопросы. Почему Эктор, почему именно тот кабинет, почему Редж Авалон. Или, например, с чего вдруг твой бедный брат находился там. Почему, почему, почему? Я это называю детективным зудом. Чем больше чешешь, тем сильнее свербит.

– Редж… – вздохнул Дойл. – Мне до сих пор даже имя его слышать трудно. Дорогой мой приятель.

Миссис Хендерсон провела рукой вдоль его позвоночника, и Чарли почувствовал, что игра в журналистику заканчивается. Следующие слова выпалил не предполагаемый писатель – а брат:

– Я всегда думал, что он там был из-за Ребекки. Тем вечером. Оливер, видимо, ее искал. Вы знаете, что они общались? Несколько раз. Какой-то проект делали. Ма никогда не рассказывала вам о тетради, которую я нашел?

– О тетради? – эхом отозвался Мануэль.

– Да, тетрадь, куда Оливер написал целую кучу – я бы назвал это любовными стихами. К Ребекке.

Мануэль кивнул, но, глядя на его отрешенное лицо, Чарли задумался, не оказалась ли эта тетрадь для него новостью. Рейнджер помолчал, посмотрел на Чарли, на учительниц.

– Эти вопросы, – наконец заговорил он, – возможно, им никогда не будет конца. Иногда я не понимаю, почему для нас еще важно это «почему». Но я, конечно, не отличаюсь от остальных. Я даже хуже. Я знаю, это бред, но когда я услышал про обследование на новом крутом аппарате и что с твоим братом работает миссис Страут… Мне же, по сути, больше не на что надеяться.

Миссис Шумахер часто задышала:

– Вы правда думаете, что они найдут, как с ним заговорить?

Чарли пожал плечами:

– Бывают же чудеса.

– Конечно, бывают, – сказал Дойл. – И кажется, одно чудо уже случилось.

– Да, кажется, – отозвался Чарли.

– Врачи сказали, какова вероятность? – спросила миссис Доусон.

– Вообще-то я не уверен, что врачам стоит доверять.

– Но они не сказали? Есть ли шанс? – вмешалась миссис Шумахер. – У этой Страут что-то получается?

– Честно, не имею понятия.

– Как вы думаете, что бы он сказал? – Миссис Шумахер говорила высоким голосом, словно против сильного ветра. – Я все думаю и думаю об этом.

– Мне тоже это интересно, – сказал Чарли.

В лице Мануэля что-то еле заметно дрогнуло.

– А как твоя Ма со всем этим справляется? – спросил он. – Я беспокоюсь за нее.

– О, не стоит.

– Может, ты и прав, – сказал Мануэль. – Но такая уж у меня теперь работа. Специалист по беспокойству.

– Ха!

– А что твой отец? – спросил Дойл. – Как он сейчас? По-прежнему работает в том новом отеле в Лахитас? Давно его не видел.

Чарли мотнул головой, словно ощутил во рту неприятный вкус.

– Послушай. – Тон Дойла наводил на мысль, что этот разговор был запланирован заранее. – Я могу представить, какие у вас с ним отношения. Но этот человек страдает.

С нами не общается. Мы о нем беспокоимся. Он не такой сильный, как ты или твоя мама.

– Это ну очень мягко сказано.

– Повидайся с ним, когда будешь готов, – сказал Дойл, поднимая вверх ладони.

– Это легче сказать, чем сделать.

Мануэль поскреб ножом тарелку.