Стефан Мерил Блок - Оливер Лавинг

Свалка обнаружилась на расстоянии десяти миль к югу от Марфы; в своей безысходности это место даже казалось печально-прекрасным. Огромный кратер посреди пустыни, гигантская чаша западнотехасского мусора, словно какой-нибудь астероид полностью разрушил маленький городок, когда-то стоявший у подножия горы. Ева припарковала Голиаф у кромки карьера и посреди сверкающего металла, в какофонии красок, постепенно сливавшихся в единую красно-бурую ржавчину и серо-бурую гниль, увидела мужчину в джинсовом комбинезоне, сидящего на корточках; дымя сигаретой, он пытался вытащить какой-то предмет. Ева замахала этому спасшемуся из Армагеддона, и движения лопаток подожгли фитиль ее позвоночника.

– Джед!

Он поднялся и вместо ответного приветствия швырнул сигарету в мусор; на одну головокружительную секунду Еве показалось, что сейчас все взорвется.

В карьер надо было спускаться по лестнице, прикрепленной к известняковой кромке.

– Тебе нельзя тут находиться. – Джед протянул руки, помогая ей сойти на рыхлую, скрипучую поверхность.

– Может быть. Но я тут.

– Я в том смысле, что это опасно. Раньше оно все светилось . По ночам. Богом клянусь.

– Тогда что ты здесь делаешь?

Словно для демонстрации, Джед поднес очередную сигарету к своему складчатому лицу. Морщась, он облучал себя сразу тремя способами: канцерогенным полыханием в легких, ультрафиолетом солнца на коже и нестабильными ядрами свалки с их бета-частицами и гамма-лучами.

– Милый… – В своем голосе Ева услышала снисходительные интонации Чарли. – Не надо строить из себя мученика.

Джед кивнул и вернулся к прерванной работе: принялся вытаскивать из-под завала какой-то деревянный набалдашник; свежая сигарета у него во рту пыхтела, как трактор. Внезапно он потерял хватку и пьяно плюхнулся на задницу.

– Можно я хотя бы тебе помогу?

Подойдя к нему, Ева присела на корточки и попыталась приподнять лист шифера, прикрывавший находку Джеда. Она мельком подумала, что все это донельзя странно – что такой была в данный момент ее жизнь на этой планете: хрипя и кряхтя, вместе со своим помятым мужем/тайным любовником принимать роды мусорного ребенка. Совместными усилиями они наконец-то вытащили этот предмет. Старинный портновский манекен.

– Уже пятый такой, – восхищенно сказал Джед. – Думаю, можно будет начать новую серию.

– Твоя мать ведь была швеей? В военное время?

Джед не ответил. Передав сигарету Еве, он принялся счищать прилипшую к подмышке манекена бурую корку.

– Он заговорил, – сказала Ева.

Джед повернулся к ней, наморщив задубелую кожу на лбу.

– Помнишь Марго Страут? Логопеда. Она почувствовала движение в его левой руке. Как я всегда и говорила.

Ева рассказала про пальпирование и ЭЭГ, про первые «да» и «нет», про алфавит.

– Это он, Джед, – заключила она тихим восторженным голосом. – Это Оливер .

– Я знаю, мне сказали. Доктор Рамбл мне звонил. – Джед посмотрел на нее, словно что-то подсчитывая в уме.

– Тогда я не понимаю. Господи, Джед! Мы все должны праздновать. Почему ты не примчался, как только услышал?

Джед внимательно посмотрел на безголовый манекен, покачал головой:

– Не знаю.

– Чего ты не знаешь?

Он забрал сигарету у Евы, втянул губами дрожащий кончик.

– Ты знала, что Чарли приезжал ко мне? – мягко спросил он.

– Да ладно?

Джед потер себе плечо – обычный его жест умолчания, словно он в буквальном смысле удерживал свое мнение при себе.

– В общем, он приезжал.

– Ты не сказал ему о… о нас? Не сказал?

Джед покачал головой.

– Ева. Он задал мне один вопрос.

– Что ж, хорошо.

– Он спросил, почему мы никогда не добивались новых обследований, сторонних консультаций. Насчет Оливера. Спросил, почему мы не узнали. Раньше. Много лет назад.

– И что ты ответил?

– Я не знал, что ему ответить.

– Никому и в голову не приходило… – начала Ева.

– Почему мы их не заставили? – кротко спросил Джед. – Почему ты их не заставила?

– Я не заставила? А почему ты никогда меня не удерживал? Если я все так плохо делала, почему ты не вмешался? Я тебе скажу почему. Потому что ты был неизвестно где. Лежал свернувшись клубочком на дне бутылки бурбона.

Даже и тут Джед промолчал. Он ахнул, сигарета вывалилась и обожгла ему руку.

– Черт! – Джед ухватил себя за запястье. В его глазах была ярость.

– Хочешь знать, почему я не приехал? – прошипел он. – Я не приехал, потому что просто не могу этого вынести. Я правда не понимаю, кому верить.

– В каком смысле?

– В таком, что я все время думал о словах профессора, что мы просто не можем знать, понимает ли нас Оливер. И Марго Страут ведь как-то раз пробовала работать с Оливером, правда? И ты говорила, что не доверяешь ей, помнишь? Мол, она фанатичная христианка, витает в своем мирке. А теперь она вдруг что-то нашла? Послушай. Может, ты и права. Но я не могу позволить себе надежду, пока не буду знать наверняка. Больше не могу.

– Пока не будешь знать наверняка? Это он, Джед. Приезжай и увидишь. Это он .

– Ладно. Я говорю только за себя. Не хочу сказать, что ты не права.

– А что же ты хочешь сказать?

Джед покачал головой:

– Прости. Не слушай меня. Что я могу знать? Ничего.

– Значит, это наконец произошло, – сказала Ева. – Ты полностью утратил способность верить в хорошее. Как грустно.

– Может, ты и права, – ответил Джед. – Как обычно.

Еве в ноздри ударило облако какого-то невыразимого упадка, ртути, смерти и чего-то похожего на йогурт. Что бы она ни хотела сказать, ее ответ был словно увиденная во сне книга: слова исчезали, едва она пыталась их прочитать. Но хотя бы теперь Ева понимала, почему не сразу поделилась новостями с этим ходячим аффективным расстройством размером пять футов девять дюймов, считавшимся ее мужем. Из-за его неверия в любую хорошую новость, беспомощности, которую он усвоил за тридцать с лишком лет, что пытался укрыться в мастерской.

– Удачи с твоими манекенами, – произнесла Ева. – Надеюсь, их общество интереснее нашего.

Она направилась обратно к скрипучей лестнице.

– Хочешь знать, чем мы тут занимаемся? – сказал ей в спину Джед, и она обернулась. – Вот это все, что мы делаем. Мы оба ищем оправдание.

– Оправдание? Оправдание чему ?

Джед поднял упавшую сигарету. То, что он произнес потом, прозвучало заученно, как давно сочиненная реплика:

– Того, во что мы его превратили.

Ева смотрела на этого пьяницу с грустными глазами, с посеревшими зубами. Ее шею жег раскаленный добела, всепоглощающий гнев.

– Если сумеешь протрезветь так, чтобы сесть за руль, – сказала она, – может, захочешь узнать, что тебе скажет Оливер.

– Надеюсь, ты права. Искренне надеюсь. – Такие снисходительные интонации никогда не удавались даже Еве. Печаль старика, умудренного священника, что обращается к маленькой девочке.