Александр Трофимов - Необходимей сердца

— Огляделся? — она заметила, что он не смотрел уже на стены, а следил за дымом.

— Огляделся, — улыбнулся он.

— Вот так и поживаем, — и слышалось за этими словами, что в городе живет она куда лучше и богаче. — Ты первый раз в лагере?

Ее «ты» давало ему право обратиться к ней так же, но он старался избегать обращения и на «ты», и на «вы». Ольга молчала. Ему так хотелось услышать хоть слово ее.

— В первый.

— Ну и как?

— А тебе? — пересилил он себя, обратившись на «ты». Она никак не отреагировала на это, по-видимому, это было ей безразлично.

— Нравится.

— И мне.

— Дети уснули уже?

— Когда ушел, засыпали. Они с Катей остались.

— Это такая симпатичная девица, которая всегда смеется? — продолжила Мила.

Его покоробило, что она назвала Катю «девицей», был в этом какой-то второй, грубоватый смысл.

— Смеется она не чаще нас.

— Ты сам напросился в лагерь?

— Предложили — поехал.

— А смешное у вас там бывает? — подала голос Ольга.

— Каждый день. Сегодня подходит ко мне Сенин, спрашивает: «Матвей, сколько стоит килограмм стола?» Они вопросы для КВН придумывали.

— И что ты ответил? — Он снова услышал Ольгу.

— Сказал, что килограмм стола стоит столько же, сколько два килограмма стульев.

Ольга улыбнулась.

Темнота за окном холодела, и прохлада входила в окно.

Ольга встала, посмотрела на Матвея как-то по-особенному внимательно.

«Не догадался уйти раньше», — разозлился на себя Матвей.

— Сколько времени, Мил? — поинтересовалась Ольга.

— Половина двенадцатого.

Ольга набросила на свитер еще один, повязала на груди рукава. Матвей встал, и они вышли в ночную тишину.

Когда отошли подальше от общежития, Ольга взяла Матвея под руку. Дома, где спали малыши, стояли со слепыми окнами. У ближнего домика застыл красавец корабль из песка.

— Красиво? — нарушила Ольга тишину.

— Очень. Ты делала?

— Нет, Мила.

Он удивился.

— Это она в словах бывает грубовата, иногда любит похвастать — ее муж хорошо зарабатывает, и она может позволить себе то, что другие купить не могут. У каждого свои минусы.

— И у тебя?

— Куда больше, чем ты думаешь, — ее губы поплыли в улыбке.

— Тайны женщин заключаются в их недостатках.

— В таком случае тайн слишком много.

Они прошли несколько шагов молча.

— Эта крепость из песка — моя.

Высились стены крепости. Тянулись к небу башни на них. Внутренние переходы виднелись между бойницами.

— Здорово!

— Тише, — она приложила палец к губам. — Ночная нянечка услышит и завтра расшипится: «И Ольга гуляет, и Ольга гуляет». Пойдем отсюда.

Когда немного отошли, она продолжала:

— Знал бы ты, как дети любят играть солдатиками на этой крепости. Но она построена для комиссии.

— Комиссии ведь не каждый день.

— Чаще, чем ты думаешь.

— Ну и как, находят огрехи?

— Мелкие. У нас ведь обо всех комиссиях знают заранее.

— У нас тоже. На то они и комиссии, чтобы к ним подготовиться.

Они говорили легко и свободно, но главное было в их взглядах.

Все в любви неприкасаемо для слов.

— Я шел увидеть тебя.

— Я знаю.

— А когда ты ушла, я испугался. Как обидно, что мы не договорились о встрече той ночью.

— Тем утром, — поправила она его.

— Тем утром, — поправился он.

— Но ведь ты не сказал мне тем утром, что хочешь меня еще увидеть.

— Разве ты не поняла?

— Но ведь не могла же я тебе сказать: «Матвей, приходи, пожалуйста, туда-то и во столько-то». Это должен говорить мужчина.

— А как же насчет равноправия?

— Женщине всегда бывает приятно, когда за ней ухаживают.

— И часто за тобой ухаживают? — Голос был чужим.

— Не лови, пожалуйста, на слове. Ты знаешь, я ведь долго думала, почему ты не назначил свидание. Может, ты плохо обо мне думаешь?

— По той причине, что ни разу тебя не поцеловал?

Она улыбнулась.

— А что ты думал обо мне?

— Думал. Вот и все.

Они шли медленно, и молчание их было радостным. И хотелось так идти Матвею всю ночь и весь день — лишь бы не расставаться.

— Лови, — выдохнула Ольга и побежала.

Она почти исчезла в темноте, и только шорох ног выдавал ее. Матвею пришлось сделать усилие, чтобы догнать ее. Он не решился обнять ее, только дотронулся до нее правой рукой. Она приняла игру, но поймать его было нелегко. Выбежали на поляну.

— Поддаться? — спросил он, обманчиво остановившись, но как только она сделала попытку рывком добежать до него, он отпрыгнул, и ее рука пролетела мимо.

— Нет уж, поддаваться не надо, — сказала она, задыхаясь, и рванулась, и опять не догнала его. Они бегали вокруг единственного на поляне дерева — высокой сосны.

Все-таки Матвей незаметно поддался ей, и она была довольна, что догнала его.

— Ой, туфлю потеряла.

— Где?

— Здесь где-то.

Матвей нашел, поднял.

— Отдай.

— Не могу.

— Почему?

— Выкуп надобен.

— Какой же?

— Самый скромный.

— И все-таки?

— Поцелуй.

— Это можно — во второй раз?

— Не знаю… наверное, нет… — и он приблизил свое лицо к ее глазам — они ждали.

Ее добрые губы раскрылись ему навстречу с нежностью, которой он не ожидал, ее глубокое, немного тяжелое от недавнего бега дыхание смешалось с его дыханием и стало родным — как свое. А когда он открыл удивленные, новые свои глаза, ее светлое дыхание все еще жило в нем.

Они долго стояли, и он чувствовал под слоем толстого свитера пирамидки лопаток, столбик позвонков. Он впервые поцеловал ее, и этот поцелуй жил в биении участившегося сердца, в глубине легких, в самой серединке души. Его молчание было глубже и понятней любых придуманных людьми слов.

Наверное, в далеком будущем, если люди не найдут более совершенного способа передачи чувств, чем словами, новые, ни разу не употребляемые слова будут рождаться впервые, неожиданные, наполненные соком искреннего чувства, и нельзя будет обманывать словами: у неискренних просто не будет слов. Может быть, любовь научит людей летать без помощи крыльев, ведь в человеке бесконечно много энергии, и любовь, развиваясь в главное для всех чувство, сумеет раскрепостить ее. А пока человек интуитивно чувствует в себе наличие бездонного колодца энергии, но вытаскивает ее по ведерку. Природа куда умнее нас и не скоро доверится нам.

Но и странная, раньше не испытанная грусть ранила Матвея. Он любил сильно, а чем больше любовь, тем многогранней соприкосновение с душой другого человека, тем весомее, многозначительней каждое слово и каждый жест, недаром же любящий понимает, что любимому плохо, и без слов, даже мельком взглянув на него или находясь в далеком далеке. И он знал сейчас, что Ольгу мучит тайная мысль, как бы уменьшая высоту ее радости.

Ольга прислонилась спиной к сосне и этим движением сняла его руки с плеч. И разрезала тишину отстраненным от недавнего поцелуя тоном: