Кирилл Рябов - Пёс

Феоктистов вытер шею.

— Лев, это слово означает не то, что ты думаешь. Не совсем то.

— Не важно. Сходи, разнюхай.

Тур-менеджер вышел. Козырев плеснул в стакан отравы, но смог сделать только один маленький глоток. В гримёрку вошла высокая стройная девушка с короткой стрижкой и в больших очках на кончике носа. Козыреву очки не понравились. Но понравились короткая юбка и длинные ноги.

— Лев Сергеевич, — сказала девушка. — Как же я рада вас видеть. Это такая честь.

— Выпить хотите? — спросил Козырев.

— Ох, не знаю. Пожалуй. Меня это так потрясло всё. Этот человек. Он сидел в соседнем кресле. Мы разговаривали, общались. Я ему рассказывала про вас. И тут смотрю, он уже рот открыл. Я сначала думала, от восторга.

— Хорошо, что вы сразу не стали поднимать шум.

— Но тогда бы прервалось выступление. Я ужасно перенервничала.

— Выпейте, успокойтесь, — сказал Козырев и налил ей больше половины стакана.

— Это многовато.

— Сегодня можно. Давайте залпом.

Девица выпила в три захода и села напротив.

— У меня стартап, — сказала она. — Но мне необходим хороший толчок.

— Толчок, говорите? — спросил Козырев, глядя на её колени. — Думаю, смогу вам помочь.

— Ой, правда? Лев Сергеевич, вы такой милый!

— Зовите меня Лев. Я и по гороскопу лев. А родился в год тигра.

— А я весы. Родилась в год крысы.

Женя Феоктистов разыскал подсобку. Там всё было заставлено коробками. Тело лежало на полу у входа, накрытое старым покрывалом. Рядом на стуле сидел мужик, похожий на борца, в чёрной футболке с надписью «Беги от меня». Он что-то писал на листе А4, подложив папку.

— Я менеджер Козырева, — сказал Феоктистов.

— И? — ответил борец.

— Хотел узнать, будут ли у вас вопросы к нему.

Митин погрыз кончик шариковой ручки, глядя в одну точку. Потом продолжил писать.

— Сейчас закончу протокол. Потом поедем в отдел. Вопросы есть. Много вопросов.

— И это надолго?

— Как получится. Возможно, до утра.

— Но послушайте, — сказал Феоктистов. — Утром самолёт. Лев Сергеевич должен отдохнуть. Выступление было очень тяжёлым. А ещё это…

— Сочувствую, — пробормотал Митин, расписываясь. — И готов пойти вам навстречу. Криминала, похоже, никакого нет. А артист ваш наверняка ничего не видел.

— Он не артист. Он этот… как его… Чёрт, я уже слова забываю от нервов!

— Так что, по большому счету, нет никакой нужды его допрашивать. Мы же не формалисты. А прогрессивные люди.

Феоктистов достал бумажник. Наличности было несколько сотен.

— Можно на карту, — сказал Митин и протянул листок с номером.

Потом они оба достали смартфоны. Тур-менеджер сделал несколько манипуляций. Капитан проверил поступившую сумму и выпятил нижнюю губу.

— Боюсь, половину ночи всё-таки придётся провести в отделе, — сказал Митин.

Феоктистов снова достал смартфон. Митин проверил.

— Отдыхайте, — сказал он. — Тяжёлый же был вечерок?

— Да уж, да уж.

Женя вернулся в гримёрку. Девица сидела у Козырева на коленях, а тот гладил её ноги.

— Всё нормально, можем ехать, — сказал Феоктистов. — Пришлось мусору отстегнуть за это.

— Звони водиле, пусть к чёрному ходу подъезжает, — ответил Козырев. — И пойди, встреть его.

— Хорошо, сделаю.

Митин, переступив через ноги покойника, вышел из подсобки. У главного входа под табличкой «No smoking» курил сержант из патрульно-постовой службы, пуская дым в ночное небо.

— Труповозка приехала? — спросил Митин.

— Неа, — ответил сержант. — Смотрите, какая луна сегодня. Прям хоть вой.

Снотворное подействовало быстро. Веки отяжелели, и Вернер поймал себя на мысли, что последние пять минут он беспрерывно зевает, совершенно утратив интерес к происходящему на экране телевизора. Часы показывали четверть одиннадцатого. Он редко ложился спать позднее полуночи, а в семь утра, как правило, был уже на ногах. Это не зависело от того, выходной день или рабочий. Вернер с детства привык к такому распорядку. Но в последнее время в его биологических часах случился необъяснимый сбой.

Всё началось несколько дней назад, когда он поссорился с Эльвирой. Ей хотелось сходить вечером в ресторан, а он жутко вымотался на работе, предложил заказать пиццу и провести вечер дома.

— Но я уже сделала причёску, — сказала Эльвира. — У меня новый маникюр.

Она показала Вернеру ногти. Бледно-розовый цвет ему не понравился. Но он промолчал.

— Я ужасно устал, с ног валюсь, — сказал Вернер. — Сегодня было четыре контрольных, потом школьный совет…

Вернер работал учителем в гимназии.

— Ладно, — сказала Эльвира. — Ты прав. Надеюсь, когда-нибудь ты станешь хотя бы директором.

Ему не понравился снисходительный тон.

— Обязательно надо стать директором? — спросил Вернер. — Обычный учитель…

Он так и не смог придумать: обычный учитель — что? Это его разозлило. Вернер стал бормотать какую-то невнятную чушь, скорее даже издавать возмущённые, нечленораздельные звуки. А Эльвира сказала, что рано утром ей надо снимать репортаж на автобусной станции, куда привезут новую партию беженцев. Поскольку это рядом с её квартирой, она переночует сегодня там. И она уехала, чмокнув Вернера в щёку прохладными губами. Уснуть он смог лишь под утро. «Миленькая буржуазная ссора», — думал Вернер, раздражённо ворочаясь в кровати. Ссора холодная, как айсберг. Бессмысленная, как «Чёрный квадрат» Малевича. Бесстрастная, как норвежский игрок в кёрлинг. Эти дурацкие образы и сравнения маршировали у него в голове парадным строем, мешая уснуть. Вернер вспомнил, как пару месяцев назад стал случайным свидетелем ругани супружеской пары, то ли из Польши, то ли с Украины. Всё происходило в соседнем супермаркете. Они орали друг на друга на непонятном рычащешипящем языке, потом стали плеваться, а под конец муженёк схватил свою бабу за волосы и попытался приложить головой о холодильник с пивом. Но баба оказалась не промах и обрушила на благоверного серию прицельных ударов. Охранники с трудом смогли их разнять. А Вернер подумал, что, вернувшись домой, эти поляки или украинцы наверняка сладенько потрахались.

С Эльвирой Вернер, конечно, помирился. Через день она ему позвонила и сказала, что зайдёт вечером, посмотреть вместе с ним её репортаж в выпуске новостей. И он, разумеется, обрадовался, что всё закончилось так мирно и скучно. Но сон нарушился. Теперь Вернер засыпал лишь после трёх часов, а в семь утра просыпался и, чувствуя себя разбитым, шёл в гимназию. Он пожаловался Эльвире, припомнив заодно и перепалку насчёт ресторана. О перепалке она не вспомнила или сделала вид. Но посоветовала обратиться к врачу. Вернер записался на приём к своему терапевту и сходил к нему сегодня после занятий.