Полина Санаева - Черная водолазка [litres]

– Средств-то полно…

– Да? Но, видимо, не помогает (яфшоки-3)… А я спортсмен бывший. Видишь, шрам? Это клюшкой по переносице… Хрясь! (делает движение, будто бьет клюшкой по воротам). И с тех пор тоже – мешки под глазами.

– Может, это от пьянства?

– Ну что ты, не-е-е-е-е!

Помолчали.

– Но знаешь, что?! Ты и с синяками красивая, а я с ними становлюсь ну просто невозможен!

И он действительно был невозможен. Тут случилась станция «Таганская». Я вышла, можно даже сказать, польщенная.

Вот, значит, чем приходится довольствоваться женщине в условиях современного мегаполиса. Это всемирная тенденция или только со мной такая бодяга? И может, мне радоваться? Ведь для кого-то я умная-заумная и настолько «сама все понимаю», что со мной лучше не связываться, а алкоголикам я сразу брат родной.

Или это из-за того, что я часто езжу в метро ночью, или, как говорил Филип Марлоу, «все из-за моих беззащитных глаз».

Мужичок такой весь масенький, узенький, сплошной профиль и большой нос, кожа дубленая, заветренная, темная, уши торчат, тоже прожаренные до состояния корочки, куртка из жесткого кожзама, очень грязные ботинки. Везет в сложенном виде неновую детскую коляску, она перевязана старенькой веревочкой. Звонит у него телефон:

– Да, птичка, еду. Ну тяжелая, конечно… Хорошая, большая… Не заблудился. Да не беспокойся ты обо мне! Ну и что, что в первый раз? Разберусь я с твоим метро. Сейчас приеду, покушаем. Как там мой цветочек? Спит? Не спит? Укача-а-а-а-а-аем.

Резко стало неважно, что у него с ботинками и ушами.

Я бы хотела сидеть на веранде дачи,

не такой дачи, где грядки, компостная яма, а летом помидоры веревочками подвязаны…

А на даче с большим лесным массивом на участке.

Сидеть на удобном стуле с подлокотниками и резной спинкой,

пить чай у стола со скатертью, вышитой хризантемами,

и медленно разговаривать.

Не медленно и печально, а просто медленно.

Чтобы каждая фраза была обдуманной, интересной, что-то значила.

И так вот сидеть. Обдумывать и смотреть на морось.

А в том лесном массиве чтоб и лиственные, и хвоя, – липа, сосна, там, осина и обязательно молодой дубок.

И все это так благородно темнеет и опадает вокруг. Контрастирует между собой по тонам, но не сильно, скорее сливается.

Сидеть, смотреть, как длинные капли стекают по листьям, и как влага застыла среди иголок, как ею пропитываются стволы, слушать, как скрипит ступенька, звякает ложечка.

И чтоб прохладно, но хорошо и не зябко.

И разговаривать долго.

И даже вина не пить.

Хотя можно и выпить. Из старого бокала, потемневшего изнутри, потому что из него часто пьют красное вино и не моют его с содой, а просто споласкивают.

А потом перебраться в комнаты, а там чтоб тепло и коты.

Найти в буфете последнее пирожное на маленькой тарелочке, откусить и пойти спать наверх.

Любить в тиши.

Любить и умереть

В стране, похожей на тебя [17] Грин Г. Тихий американец. Перевод Е. Голышевой, Б. Изакова. Спб., 2012 .

Купила джинсовую куртку на Ламбада-маркете, в магазине, который торгует неведомо как раскопанными запасами винтажа. Ну то есть куртка, например, натуральный Wrangler, но выпустили ее 20 лет назад. И 20 лет она лежала, например, в Италии. Про мою так сказали.

Мне куртка казалась совсем новой, пока я не нашла в кармане «вырезку» из газеты. Расписание футбольных матчей внутреннего чемпионата Италии. И мое воображение немедленно создало куртке дополнительную ценность, это стала куртка «с историей».

Расписание из газеты не вырезано, а вырвано наспех. Может, подумала я, кто-то сидел в этой куртке в маленьком ресторане на улице, в красивом итальянском городе, пил кофе, качался на легком стульчике, читал газету и как раз дошел до интересного места – до футбола, а его позвали. Может, мимо ехали его друзья на мотоцикле, притормозили, сняли шлемы и стали махать ему руками. И он вырвал из газеты отчет о матчах, засунул в карман и побежал к ним. И потерял эту куртку в тот же вечер.

Потом я вспоминаю, что куртка-то женская, застежка на нашу сторону. И тогда все меняется. Тогда, наверное, это девушка сидела со своим парнем, и они пили вино и болтали, и небо было розовое с золотым, незадолго до заката. И рядом росли кипарисы и вокруг было шумно. И по мощеной мостовой приехали те же ребята на мотоцикле и стали их звать. И парень вырвал клочок из газеты и попросил ее спрятать в карман. Потому что сам был в легкой рубашке.

И все это 20 лет назад, в Италии.

Я, наверное, смотрю слишком много детективов. И меня почти никогда не интересует, кто убийца. Я смотрю за тем, как разворачиваются подробности жизни трупа и всех, кто причастен к его жизни, и как все оказываются понемножку виноваты. И в первой серии ты видишь просто труп на полу, а к концу фильма знаешь все о человеке. И раскручиваться история начинает от очень мелких деталей, от почти неуловимых подробностей. И чем тоньше, чем ярче автор строит портрет жертвы в обратной хронологии, тем лучше детектив.

Что из наших вещей, наших привычек говорит о нас лучше всего? И что можно было бы сказать обо мне, если бы мою внезапную смерть пришлось расследовать? Я иногда об этом думаю, потому что и правда смотрю слишком много детективов. Так вот, от меня осталась бы куча листов формата A4, исписанных от руки карандашом, и две стопки блокнотов с задумками, большую часть которых не удалось выродить. И много цветных деревянных карандашей, которыми я почти никогда не рисую, но мне приятно, что они стоят на столе в стакане. А все остальное, что осталось бы от меня материального, – оно ничего бы обо мне не сказало. Или сказало бы неправильно. Поэтому я бы хотела, чтобы мою историю в обратной хронологии выстраивали от ненаписанных текстов и цветных карандашей, которыми у меня нет время рисовать.

Надо оставить инструкцию в кармане моей джинсовой куртки Wrangler. Вдруг через 20 лет кто-нибудь найдет, прочтет и придумает меня заново.

Я теперь очень люблю свою куртку. И мне плевать, что все на самом деле было не так. И не было 20 лет назад того вечера перед закатом, и ребят на мотоцикле не было. Ну не было… Значит, придумаю что-нибудь еще.

Раз не успеваю дописывать тексты, надо хотя бы допридумать мир вокруг себя. И зажить в нем.