Алекс Гарридо - Книга Дока [litres]

Рыжая пару раз моргнула от изумления, ее глаза из оранжевых стали зелеными, потом сиреневыми.

– Что с тобой, Док? – потерянно прошептала она.

– Я не знаю, кто такой Док… Я всё расскажу, что вы хотите знать?

– Что с тобой случилось?

– Что? Как вы сказали?

Рыжая шаг за шагом отступала от него в ужасе.

– Это ты еффе не пробовала его кровь! – мрачно заметила упырица.

– Мы пропали, – подвела итог калавера.

– Ну, это мы еще посмотрим.

Рыжая сглотнула, встряхнулась, опустилась на колени рядом с пленником и обняла его, осторожно, мягко, как живая. Она гладила его по голове, целовала заросшее, грязное лицо, плакала над ним, дышала вместе с ним.

– Бедный, бедный Док… Бедный маленький Док, заблудившийся малыш. Больно. Страшно. Как же ты попал сюда, мальчик? Что тебя сюда привело опять?

– Опять? – слабо удивился пленник.

– Слушай, я расскажу тебе сказку. Жила-была девочка, и девочка хотела лучшего мальчика в мире, принца в красном кафтане, самого красивого и отважного. И все взрослые, что у нее были, всегда говорили ей: не мечтай об этом, принцев не бывает, а если и бывают – всё равно достанутся не тебе. И она поверила своим взрослым. Думаешь, девочка была глупая? Нет, она была всего лишь маленькая и нетерпеливая. Она поверила взрослым, вместо того чтобы подождать, подрасти и проверить самой. Девочки почти всегда так делают. Но эта девочка была еще и упряма, как… Она была упряма, как ты, Док. И она не могла смириться с тем, что ее прекрасный принц – всего лишь выдумка. Она потребовала себе такого. Но никто ей не дал такого принца. Она ведь была еще маленькая, и ее принц был еще маленький, а маленьким принцам же надо учиться, воспитывать в себе лучшие качества и правильные привычки. А не шляться по пустыням и пшеничным полям… И по бушу, где водятся плохие люди и дикие слоны, но это я так, к слову, не обращай внимания. Я говорю о девочке. Эта девочка много читала, она читала слишком много фэнтези, Док, прямо как ты. И, конечно, она знала, что для того, чтобы требовать невозможное, надо принести жертву. Что-нибудь очень дорогое и важное, драгоценное, любимое – или просто живое. Ей как раз подарили на день рождения пушистого озорного котенка. Девочка сначала хотела принести в жертву его. Но не смогла, пожалела. Тогда она залезла в кукольный шкаф, вынула из него трех самых странных кукол, застелила вышитой салфеткой подоконник, зажгла свечу…

Рыжая понизила голос до самых глубин, а после сделала эффектную паузу.

– И оторвала им головы!

– Фрица френова… – пояснила упырица, и калавера криво улыбнулась в знак согласия.

Рыжая вздохнула, переложила голову пленника поудобнее на своих коленях, и продолжила рассказ.

– Невинное дитя! Она не знала, что договариваться неизвестно с кем – пустое дело. Конечно, всегда найдется голодный демон, который съест жертву и не подавится. Только он ничего, ничегошеньки не даст взамен. Так что девочка, конечно, принца себе нашла, но гораздо позже и сама по себе. А три куклы зазря попали в чертог демона Анонуса, куда попадают все такие жертвы неизвестно кому. И оставались в нем неизвестно сколько, потому что здесь нет времени. Их волосы свалялись, лак на их лицах потрескался, краска осыпалась, одежда истрепалась. Они так и рассыпались бы в прах, не состарившись ни на секундочку. Но у одного Дока… ты вспоминаешь, Док? Еще нет? Ладно, я расскажу еще немного. У одного Дока убили того, кто был ему дороже жизни. И этот Док решил тоже умереть, но не просто так, а принести себя в жертву, чтобы вытребовать у неизвестно кого… Ты уже понял, да? Вытребовать другую жизнь себе и своему возлюбленному. Хорошая идея, но. Сколько же раз повторять, что нефиг приносить жертвы кому попало! Толку от этого ноль, зато невинные слабые маленькие создания снова в этом отвратительном и совершенно безвыходном месте, ну сколько же можно-то, а? Я так надеялась, что теперь уж всё закончилось, вот рожусь на свет, хоть и мальчиком, а с нормальной головой… Так нет же! Калавера вот тоже… жениха себе нашла, какого-никакого, а всё-таки. И что теперь? Всё насмарку. Что ж за такое дело несусветное. Голову вытащишь – хвост увязнет. Вернули Тиру жену – и все посыпалось… Теперь мы опять здесь, да еще и Док совсем никакой.

– Я ничего не понял, – сказал пленник. – Кто такой Док? Причем здесь я?

Рыжая бессильно уронила руки и взвыла, как волчица.

– Не паникуй, фефтрица, – сказала девочка-упырь. – Я умею читать разум. От меня ничего не спрячешь. И я пила его кровь. Я уже знаю те слова, которые ему надо сказать, чтобы он все вспомнил.

– А почему я ничего не смогла от него добиться? Мне всегда отвечают! – обиделась рыжая.

– Ты спрашивала его. Когда спрашиваешь, он не может вспомнить. А пока ты рассказывала ему сказку, он пытался ее понять, думал про другое. Вот и всё. Не расстраивайся. Без тебя-то и у меня ничего не получалось.

– Ну ладно, – насупилась рыжая. – Скажи ему эти слова – пусть уже вспомнит, а то у меня там роды начнутся, а я тут.

Упырица опустилась на колени и прижалась лбом к виску пленника, зашептала ему на ухо.

– Ну? – нетерпеливо спросила рыжая.

Но ничего не происходило. Пленник хмурился, морщил лоб – и всё.

Упырица вздохнула и прильнула ближе. Острые клычки царапнули мочку уха. Фр-фр-фр, расслышала рыжая. Пленник никак не реагировал. Рыжая погладила упырицу по плечу, сказала сочувственно:

– Он не узнает слова так, как ты говоришь. Давай я помогу. Упырица, насупившись, прижала рот к ее уху и нашептала заветные слова.

– Ну, вот тебе твои ключи, Док, – нежно сказала рыжая. И тихо, четко произнесла их.

Пленник замер. Он не двигался – но весь переменился в считанные секунды. Видно было, как из безвольной, испуганной маски собирается его собственное лицо, как тело переменяется из безжизненной груды тряпья в измученное, но живое и умелое тело бойца.

– Док, милый…

Калавера подошла ближе, наклонилась над его лицом.

– Теперь узнаешь?

Док смотрел и узнавал ее, узнавал их всех, но они ничего не значили. Всё на свете ничего не значило, на самом деле существовала только ослепительная ясность, выжигающая сердце: очевидность и окончательность потери. Теперь уже ничего нельзя было сделать. Клемс

– Что ж вы, сучки, наделали… Всё теперь зря. Всё зря.

– Тссс, – велела рыжая. – Не ругайся при девочках. Ты такой дурак, что даже говорить с тобой неохота. Ты еще не всё вспомнил, правда? Вспоминай, как ты здесь уже был. Как мы здесь уже были.

И Док вспомнил.

Маленькие, грязные, дрожащие, явно не дети, вообще не люди. Не живые. Но – маленькие и дрожащие. Они сидели на полу, прижавшись друг к дружке, и смотрели перед собой пустыми тусклыми глазами. Док позволил им погреться, и они вползли ему на грудь и сразу уснули, как котята, которых вечно подбирала и выхаживала его сестра Фрида. Он лежал, глядя в темный потолок камеры, и думал о том, что и бред-то у него такой простой и незамысловатый. Ему мерещится, что он дает другим то, в чем так нуждается сам: тепло, отдых, покой. Спаситель – но кто спасет его? Никто. Это хорошо, потому что не спасения он жаждет, а чуда. Возможного, только если ему не удастся спастись.