Джоан Рамос - Ферма [litres]

Рейган просыпается и видит Лайзу. Та ее тормошит и требует, чтобы Рейган проснулась.

– Я беспокоюсь о Джейн, – сонно бормочет Рейган.

Лайза не отвечает. Выражение лица у нее озабоченное.

– Что-то случилось? – спрашивает Рейган и садится. – Ты что-нибудь узнала об Амалии?

Лайза начинает расхаживать по комнате.

– Эвелин Арройо. Она есть в платежной ведомости «Золотых дубов».

Рейган вспоминает, что Джейн говорила ей о двоюродной сестре.

– Этого не может быть. Она не годится в хосты. Не подходит по возрасту. Она старая, как чья-нибудь бабушка.

– Она скаут, а не хоста.

Рейган тупо смотрит на Лайзу.

– Скауты находят девушек. Они как охотники за головами. У «Золотых дубов» их целая куча на жалованье. Есть скауты для Филиппин, Восточной Европы, Южной Азии, Карибских островов…

Рейган лихорадочно соображает. Сегундина родом с Филиппин. Сегундина жила в общежитии в Квинсе. Сегундина работала на двоюродную сестру Джейн.

– Мы не можем рассказать об этом Джейн, пока она не придет в себя. А то бедняжка совершит какое-нибудь очередное безумие и приезд Амалии снова сорвется… Разве только ты думаешь, что Джейн права? Что Эвелин скрывает от нее Амалию?

Рейган охватывает страх. И чувство вины. Вот уже несколько недель она отбрасывает прочь все тревоги Джейн, связанные с ее двоюродной сестрой.

– Я бы ничего не стала отметать с ходу. Я знала, что это место гнилое, но, честно говоря, понятия не имела, насколько плохо тут обстоят дела… – произносит Лайза срывающимся голосом, садится рядом и делает глубокий вдох.

– В чем дело? – спрашивает Рейган. – Лайза, ты начинаешь меня пугать.

– Келли…

Рука Рейган движется к животу. Малыш. Сын Келли.

– Она не мать твоего ребенка. Никто из тех, с кем я разговаривала, не знает, кто твоя настоящая клиентка.

– Я не понимаю…

Голова Рейган кружится, потому что она знает Келли. Они поняли друг друга с первого взгляда.

– Вот и я тоже.

– Ты не принесешь солнцезащитные очки? – хриплым голосом просит Мэй.

Голова у нее раскалывается. Кэти выходит на балкон в огромной футболке и в шлепанцах. Она протягивает Мэй очки и плюхается на стул напротив нее.

– Господи, сколько же мы вчера выпили?

Мэй качает головой, делая глоток из непомерно дорогой огромной бутылки воды «Эвиан», которую в предрассветный час взяла из холодильника отеля. Она берет соломинку от коктейля и указывает ею на горизонт.

– Думаю, на этом все, – заявляет Мэй, глядя на далекую полоску белого песка и синего океана, и качает головой. – Не могу поверить, что когда-то дружила с этими женщинами.

– Они славные… – дружелюбно произносит Кэти, вытряхивает две таблетки из стоящего на столе пузырька с аспирином и глотает, не запивая водой.

– В колледже они достигли своего пика.

– Но в колледже мы тоже не теряли времени даром. Ты даже больше, чем я, – хихикает Кэти, захлебываясь водой. – Слышишь, ты, девчонка с плаката «Каппа-каппа-гамма»!

– Ладно, ладно…

Одна из прежних членов сестринства, в котором состояла Мэй, раскопала где-то и привезла в Майами брошюру шестнадцатилетней давности, опубликованную их обществом, на обложке которой была изображена Мэй Ю в возрасте двадцати лет. Мэй воротит от этой фотографии. Но ее мать разослала ламинированные копии всем своим подругам, вставила один из экземпляров в рамку и повесила у себя в передней. Мэй была последней надеждой матери на ту жизнь, которую, как ей казалось, она должна была прожить сама.

– А помнишь мелирование! – снова улыбается Кэти. – Ты выглядела светлей меня!

– А как еще вписаться в это сборище кукол Барби? – возражает Мэй, но тоже начинает смеяться.

Ее смех переходит в приступ кашля, и она хрипит, сожалея о том, что столько выкурила вчера. Мэй не предавалась этой дурной привычке с тех пор, как ей исполнилось двадцать, и сегодня ее легкие словно налиты свинцом. Кроме того, она уже десять лет не пила текилу и никогда не имела обыкновения – даже в свои двадцать – тереться в убогих танцевальных клубах до двух часов ночи о голые торсы парней с золотыми цепочками на шее.

– Нет уж, скажу честно. Никто из них больше не работает. Они оставляют детей с нянями на весь день и – ну, я не знаю – якобы занимаются спортом, – ворчит Мэй.

– Я тоже оставляю своего ребенка на весь день… – улыбается Кэти.

– Да, но ты работаешь . Я никогда не смогла бы сидеть дома, даже с детьми. А ты? Ты можешь вот так, запросто, отказаться от своей независимости? Полагаться на мужа буквально во всех вопросах – я имею в виду не только деньги, но и все, что наполняет твою жизнь?

Кэти пребывает в задумчивости. Ее мать была домохозяйкой, как и мать Мэй, но казалась довольной своим выбором. Во время обучения в колледже Мэй провела все дни благодарения, кроме одного, с семьей Шоу в их втором доме в Вермонте. Именно там она научилась кататься на лыжах. Это было после раннего снегопада. Тогда она была на втором курсе. Мэй всегда удивляло то, как мистер и миссис Шоу держались за руки, когда все после ужина смотрели фильмы, но она уже тогда знала, что брак – это дерьмо. Что родителям Кэти просто повезло. Не каждая пара дополняет друг друга.

– Думаю, если бы я не основала «Эксид», не занималась делом, в которое верю, то была бы счастлива, оставаясь дома с Розой, – говорит Кэти в конце концов. – И конечно, если бы мне не нужно было работать ради денег.

– Нет, я так не могу, – решительно заявляет Мэй. – Я люблю Итана, но никогда не поставила бы себя в такое положение. Моя мать бросила бы отца много лет назад, если бы могла обеспечивать себя сама.

Раздается стук в дверь. Приглушенный голос спрашивает, можно ли обслужить их номер.

– Пока ты спала, я заказала яичницу с беконом. И кофе, – сообщает Кэти. – Все, конечно, входит в стоимость номера.

– Ты гениальна , – откликается Мэй, идя вслед за Кэти в спальню.

Молодой темноволосый мужчина в черном пиджаке и галстуке вкатывает в комнату столик.

– К балкону, пожалуйста.

Мэй берет сумочку и лезет в нее за чаевыми.

Официант подъезжает как можно ближе к балкону и переносит на кованый столик снаружи накрытые серебряные подносы, хрустальные бокалы и бутылку шампанского. Мэй протягивает ему пятидесятидолларовую банкноту.

– Вам нужна сдача, мэм?

– Нет.

Мэй берет бутылку шампанского за горлышко и изучает этикетку. Оно великолепно. Арман де Бриньяк, цвета жидкого золота. Она знает это, так как однажды пила его с одним клиентом, когда управляла нью-йоркским клубом «Холлоуэй».

– Кэти, такое шампанское, это просто фантастика. Его заказала ты?

– Нет, мэм, – вмешивается официант. – Его прислали в отель вчера вечером, когда вас не было в номере. Вот с этой карточкой.