Михаил Любимов - Декамерон шпионов. Записки сладострастника

Иногда Кемаль обсуждал дела с военным атташе, интимными подробностями жизни он с ним не делился, однако его интересовало, каким образом устраивают свою личную жизнь другие турки.

— Когда прибывает ваша жена, Назым?

— Через месяц, не раньше…

— Как жаль, что в Москве нет публичных домов… — хитрый Кемаль подталкивал атташе на откровения, но тот промолчал, не пожелал открыться.

Тем временем Коршунов, не выносивший бесконтрольности, порешил прибрать к рукам проститутку Галину и нанес визит в коммуналку. Дверь открыл одноногий инвалид, из квартиры пахнуло тяжелым запахом убогости.

— Вам кого?

— Гражданку Зотову.

— Откуда вы? — испугался инвалид.

— Из милиции, — и Коршунов решительно вошел внутрь.

Галина недавно проснулась и увлеченно штопала чулок.

Хотя образованием она не блистала, но интуицией обладала недюжинной и сразу определила, с кем имеет дело.

— Галина Ивановна, моя фамилия Петровский, я работаю в органах государственной безопасности (милиция не пользовалась авторитетом), — он вынул красную книжечку и помахал ею перед глазами Галины. — Нам известно, что вы регулярно встречаетесь с турецким дипломатом.

Если бы Геннадий Коршунов предполагал, какую Ермолову потерял театр в лице Галины! Уже после первых его слов сливообразные глаза девицы начали медленно наполняться слезами, и к концу монолога водопад по нарастающей уже полился через скалы.

— Не знаю я никакого турецкого дипломата! — рыдала она, холодно оценивая между тем своего собеседника, которого нашла, как ни странно, слишком интеллигентным. — Не водила я никого!

Женские слезы действовали на Коршунова самым разрушительным образом, он их органически не выносил и терялся, как малое дитя.

— Что ты валяешь дурака? — неадекватно грубо заорал он, как гестаповец в советских фильмах, допрашивающий партизан. — Будто мы не знаем, чем ты занимаешься! Елки-моталки… — он запнулся, распираемый гневом.

— Я портниха… я шью… за что вы меня? — Тут шум водопада перерос в жалобное бурление.

— Да заткнись ты, елки-моталки! Хочешь, чтобы дали тебе под задницу из Москвы? На лесоповал под Мурманск хочешь? — продолжал он, вдруг почувствовав, что под ним сейчас провалится пол.

В ответ раздались такие стенания, что Коршунову ничего не оставалось, как хлопнуть дверью, пообещав вернуться через несколько дней вместе с «воронком»…

Григорий Петрович читал справку о работе с турецким послом, полируя пилочкой ногти, — ведь даже сам Пушкин писал, что «быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». Коршунов почтительно наблюдал из кресла, как порхала маленькая пилочка.

— Все это довольно пошловато… — молвил Беседин, дойдя до раздела об интимной жизни посла. — Чисто механический секс! Вся ваша бабская агентура не способна вызвать любовь, это — бесполые манекены, хорошо раскрашенные, но манекены, намазанные разными там «Коти»! («Духами славится «Коти», дристать в сортире — не ахти!» — зло подумал патриот Коршунов). Они не могут достойно распалить даже турка! Так, чтобы он вдруг понял, что женщина может быть дороже родины, дороже богатства, дороже всего на свете!

Мысль поразительная.

— Извините, Григорий Петрович, но тут какой-то романтизм… Я лично никогда этого не встречал… — Коршунов уже и не знал, в какую сторону рулить.

С такой мордой и не встретишь, подумал Беседин и развил: во-первых, требовалось изолировать от посла и Оксану, и Галину, и прочих дам, напугать их так, чтобы не только встречаться, но и говорить по телефону они боялись. Во-вторых, надо тонко стимулировать контакт турка с прославленной Марией Бенкендорф-Лобановой, именно ее после встречи у художников несколько раз добивался посол, однако актриса, не имея санкции, отказывала ему, ссылаясь на занятость. Итак, отрезать от дамского пола и подбросить звезду Большого — легко сказать! Гигантская работа.

И повалились на бедного турка беды одна к одной: Оксана, к его великому удивлению, отвергала рандеву, сославшись на затяжную болезнь, Галя же вообще исчезла с горизонта: из квартиры хмуро отвечали, что она переехала в другое место; с другими дамами тоже что-то стряслось. Шахназ задерживалась в Турции, мадам Ивановская находилась при муже (однажды они встретились на приеме, Кемаль поцеловал ей руку, а она вспыхнула, как девочка, и заморгала глазами — вот-вот заплачет), короче, посол испытывал серьезнейший половой кризис, и это бедствие продолжалось целых три недели, к концу третьей он даже похудел. С четкостью, принятой только в КГБ, именно к концу третьей недели в телефонной трубке на квартире у посла и прозвучал уверенный, но нежный голос:

— Господин Кемаль? Это Мария Бенкендорф-Лобанова. Вы меня помните?

О да, он сразу вспомнил ее! Как же он мог не вспомнить ее? Он просто не мог не вспомнить ее! Еще тогда, в первый раз, в шуме вечеринки у Дмитрия очарованный, нет, потрясенный ее красотой! А потом несколько раз он видел ее по телевидению и пару раз в Большом в свете рамп, с букетами цветов в руках и у ног, знавшую себе цену, гибкую, словно змея, с острым взглядом карих глаз. Как же он мог забыть ее, приму с мировым именем?

— В пятницу у меня премьера, я хотела бы пригласить вас с женой.

— Как любезно с вашей стороны! Жена, к сожалению, в Турции. Но я обязательно приду. Огромное спасибо.

Все-таки жизнь прекрасна! Боже, какой неожиданный звонок! С трудом дождался пятницы, собственноручно купил огромный букет белых роз и приказал шоферу принести их в Большой после спектакля. «Лебединое озеро», немеркнущая жемчужина русского балета, Мария танцевала вдохновенно, зал замирал и задыхался, и завывал от восторга. За кулисы его сначала не пустили, старушка с программками в руках долго его допрашивала и дала зеленый свет, лишь узнав, что он иностранец, — к последним относились ласково и уважительно, каждый советский человек чувствовал себя великим дипломатом и думал о дружбе между народами. Она еще не остыла от танца, нежная, полуголая, затягивающая запахами своего прекрасного тела, голова шла кругом, он робко вручил розы, удостоился поцелуя в щеку, чуть коснулась грудью — он задрожал и впал в транс.

— Могу я проводить вас домой? — еле выговорил, запинаясь.

— Спасибо, но за мной заедет муж… — холодный душ с улыбкой, от которой растаял бы Северный полюс.

— Не завидую мужу такой красивой женщины.

— Он не ревнив, к тому же геолог по профессии и часто бывает в экспедициях, — сверкнуло, как луч надежды в беспросветной тьме. Договорились как-нибудь отужинать, Мария проявила интерес и к турецкой кухне, и к культуре, заодно сообщив, что ее дедушка имел дом в Стамбуле после бегства из России в разгар Гражданской войны. Расстались друзьями.