Михаил Любимов - Декамерон шпионов. Записки сладострастника

Мы вошли в круг седьмой. Шипели и пенились воды Флегетона, река закипала кровью, и в ней живьем варились тираны, убийцы и грабители. Дикие крики оглашали все вокруг, сердце мое застыло от ужаса. Внезапно холод сменился палящей жарой, и нас обрушился ливень пламени. Во Флегетоне я заметил физиономии и Джека-потрошителя, и насильника Чикатило, и американского гангстера Эль Капоне, и выдающегося киллера Солоника, но напрасно мой жаждущий глаз искал крупных истребителей человечества, угробивших миллионы чужих и своих. Зато кровавый кипяток заливал обольстительный рот Шарлотты Корде, зарезавшей в ванне деятеля Французской революции Марата, зато торчали из кипятка бледные ноги Фанни Каплан, ранившей пламенного Ильича. Все это изрядно запутывало, но я шел за Учителем, помня, что всех нас рассасывают под разными ракурсами по разным кругам, что в общем вполне соответствовало законам диалектики.

«Летят перелетные птицы…» — услышал я вдруг неувядаемый баритон своего любимца Иосифа Кобзона, который всегда и везде был вместе со своим народом. Мы подняли головы и увидели целую стаю птичек: летел выдающийся полководец Грачев, так и не выигравший ни одного сражения, кроме расстрела Белого дома, его пытался утянуть за ноги в «мерседес» беспощадный редактор Гусев, не простивший убийства журналиста «МК» Холодова. Очень уверенно, но с одышкой летел банкир Гусинский, шея у него отвисла от тяжелого жернова, сделанного из газет, журналов и НТВ, рядом порхали давно всеми забытая серая пташка член политбюро Воронов, знаменитый спикер всея Руси Селезнев. Неожиданно я увидел секретаря Совета безопасности Рыбкина, он тоже летел, хотя не имел никакого отношения к пернатым.

— Он и по воздуху может, и даже землю носом роет, если прикажут, — пояснил Учитель. — Хочет и рыбку съесть, и на сосну залезть…

— За границу много летают! — вдруг вмешался Пушкин, витавший над нами. — Деньги казенные тратят!

И запел мерзким голосом: «Садко мой собирается в дремучий океан. Берет кондомов дюжину и книгу «Мопассан».

Но это отвратительное кривляние заглушил своим басом генерал Лебедь, он тоже был в стае пернатых, хотя я его не узнал: от собственного величия шея его так вытянулась, что, хотя он и замыкал процессию, длинный клюв оказался впереди всех.

— Я знаю, о чем вы думаете, — сказал Учитель. — Но не следует выносить этим почтенным птицам суровый приговор. Нужно мыслить шире. Ну чем Грачев или Шойгу — не Ермолов или Суворов? В конце концов, людей нужно оценивать не по результатам, а по трудолюбию, которое слишком часто не дает плодов. Так и с преступностью. Наш министр Колокольцев старается вовсю, но разве возможно полностью избавиться от преступников? И как можно оценить гениальность министра Шойгу, если не было войны? Скорее бы грянула война, тогда он проявит себя!

— Я отнюдь не жесток в своих оценках, Юрий Владимирович, — возразил я мягко. — Но не все товарищи всегда эффективны! А Шойгу можно простить все, ведь это он спасал Отечество от наводнений и ураганов!

— В конце концов, если вам кто-то не нравится, вызовите на Лубянку и поговорите!

Я промолчал, видимо, Учитель не знал, что творилось на Лубянке, первоначально каждый год переживавшей реорганизации, а ныне увязшей в коррупции. Больно об этом говорить, но я вырос на Лубянке, я боготворил ее, я чуть не расстрелял шантрапу, уничтожившую памятник Железному Феликсу.

Руки и руки в кипящем Флегетоне, руки дающие, руки берущие, руки, направляющие оружие на соперников, руки душащие, руки просящие, руки, сжатые в кулаки, — иногда в пене появлялись сваренные части тела. Наш челн медленно плыл по Флегетону мимо леса, бесплодного и ядовитого.

— Это лес самоубийц, — разъяснил мой Вергилий. — Именно в деревья их превращает Сатана.

Всплыл Береза, Борис Березовский с насаженным на уши лозунгом: «Если вы украли булку, вас посадят в тюрьму, а если «Логоваз», то выберут в сенат» — этой максимой мы упивались еще в сызранской школе, вытягивая мелочь из шинелей на вешалке. Тут я увидел кругленький пенек с толстыми губами и голубыми глазками, он мило улыбался огненно-рыжему хитроватому кустику, подмигивающему всеми своими листьями. Боже, как было не узнать этих знаменитых мужей!

— Юрий Владимирович, почему здесь Гайдар и Чубайс? Какое отношение имеют к самоубийцам эти достойные люди?

— Тут ведь, Мисаил, самоубийцы политические, — пояснил Юрий Владимирович сладким голосом, sotto voce. — Чубайс практически принес себя в жертву, взвалив на свои плечи бремя приватизации, Гайдар отпустил цены и всех обобрал, это был предельно мужественный, но самоубийственный шаг. Бедняга Борис Абрамович их поддерживал, а потом бежал в Англию и запутался. А ведь талант, хотя и беспартийный! Он тоже здесь, по совместительству с другими кругами. Вообще наша молодежь в правительстве быстро учится, даже в мелочах. Помнится, в свое время я чуть не рыдал, когда возлагал венок у могилы Неизвестного Солдата, долго учился изображать скорбь, бережно разглаживать ленты на венках. А посмотрите, как искусно, как умело все это делает наш Володечка! Молодец! Как элегантно он целует руку у канцлерши Меркель! А ведь парень вырос в хулиганском дворе, в жуткой бедности, а держится, как настоящий аристократ!

Мы уже спустились почти в самый низ кратера, в круг восьмой, так называемые Злые Щели, забитые сводниками, льстецами и прорицателями. Тут я вдруг увидел коротышку с набухшими спереди штанами, удивительно похожего на меня. Боже, за что?! Всех лупили хлыстами бесы, тела грешников были скрючены, точнее, свернуты так, что лица упирались в места, откуда росли ноги. И опять все те же знакомые лица, которых мы видели на других кругах. Из новых я увидел лишь еще кудрявого Явлинского, Григорий Алексеевич грыз огромное яблоко, и на его утонченном лице было написано страдание.

— Обманули! — пожаловался он Учителю. — Сказали, что если я съем его за пятьсот дней, то переведут в рай! А оно оказалось из стали!

— А не надо было обещать конкретно, работали бы без концепции, без плана, как Михаил Сергеевич или Борис Николаевич! Поменьше цифр, разве вы не знаете классика Черномырдина: «Хотим как лучше, а получается как всегда»?

Тут появился и сам классик, выглядел он обиженным, вокруг него образовалось море слез.

— За что меня выслали послом на Украину?

— А вы не лезьте в пекло поперед батьки, не подсиживайте президента! — посоветовал Учитель. — К тому же на Украине вы важнее как специалист по развалам! Помнится, в свое время мы с Леонидом тоже дали по шапке молодым шустрикам вроде Семичастного или Егорычева! А разве не за чрезмерное усердие Иосиф Виссарионович отстрелил Вознесенского и Кузнецова? Самое потрясающее у Виктора Степановича это то, что он добился невиданной невнятности, за которой скрывает все свои мудрые намерения и даже целый политический курс.