Михаил Любимов - Декамерон шпионов. Записки сладострастника

Но все это семечки по сравнению с Розой. Она явилась ровно в семь, хотя я уже приготовился к многочасовым мукам ожидания, два раза стукнула в дверь своими костяшками (я тут же вспомнил об Анку!), вошла прямо в мои трепещущие объятия, обдала меня жарким дыханием, перемешанным с ароматом лотоса, сняла лифчик, и прямо у моего рта задрожали напряженные соски. Светло рыжий пушок попал мне в ноздрю, и я нелепо чихнул, обрызгав все вокруг.

— Возьми в косметичке «Пять секретов» и натри мне грудь! В этом масле эссенции жасмина, мимозы, нарцисса, фиалки, гелиотропа, сирени и многих других цветов…

Я достал пузырек, задыхаясь от волнения. Коснувшись груди, я стал осторожно, словно боясь измять ее, то бишь, грудь, втирать масло. Объект моих усилий медленно наливался соками и становился упругим, как футбольный мяч. Именно в тот момент я вспомнил знаменитый мяч, который мы гоняли всем правительством с показом по ТВ в первые месяцы после августовской эйфории. В наше время это стало традицией, и наше правительство во главе с ВВ постоянно радует зрителей своей спортивной формой.

Я втирал и втирал, соски набухли, и казалось, что они лопнут и божественный нектар зальет мне глаза. Уверен, что в Италии вряд ли встретишь такую грудь, от подушковых, висячих окороков флорентийских мадонн меня тянет в сплин. Не случайно Дали подрисовывал подобным мордоворотам усы. Я задыхался от сладости ощущения, от дурманящих ароматов масла, я целовал ее и двумя руками втирал ей масло в спину и бедра. Роза есть Роза есть Роза.

— Подожди, натри себя…

Я схватил другой пузырек и налил немного в ладонь.

— Нет, нет, не этот… Возьми «Секреты Нила», там зеленый горошек, апельсин, лилия, гвоздика, черный нарцисс и золотая вода.

— Что это за золотая вода?

— Потом узнаешь! — и нетерпеливой рукой она вырвала из косметички флакончик и вылила все на меня.

Как ни странно, Джованни, к этому моменту мы оба уже были полностью обнажены и напоминали неприличную картину великого художника Томаса Роуландсона. Она натирала меня быстро и бесстыдно, не обходя ни одной части тела, от этих ласк, сначала медлительных, затем переходящих на бешеный галоп, когда каждая клетка превращается в один горящий факел… Нет слов, Джованни, мы сплелись в одно существо! Единый, горячий, скользкий, восхитительно вибрировавший организм. Из экстаза меня вывел стук в дверь, это была, конечно, Марфуша, теперь я уже понимал, что ей руководит не служебное рвение, а элементарная бабская ревность.

— Все собрались в салоне и ожидают вас! — отрапортовала она через дверь.

Черт бы их всех побрал!

Пришлось натянуть кальсоны, впопыхах оторвав пуговичку. Распалился я невероятно, и все от этого масла, даже белье намокло и прилипло к телу.

— Вы пойдете со мной? (Заметь, Джованни, что, несмотря на апогей страсти, я не перешел на «ты»).

— С огромным удовольствием, я теперь никуда от ТЕБЯ не уйду! — ответила она.

Моя компания встретила Розу с настороженным безразличием, хотя я уверен, всем было дико интересно, что за даму я приволок на корабль. Был вечер Совы, она вырядилась в закрытое бархатное платье, словно чтица-декламатор на эстраде, и казалась еще значительней и отвратительней, чем обычно.

Одни умны, как Софья Ковалевская, красивы до безумия, как Лиз Тейлор, а никакой любви в помине, торричеллиева пустота. А дурам везет. Ну что в ней, в простой уборщице чекистского клуба на Дзержинского? Вытянул брательник из деревни, сам пробился в ЧК еще в двадцатом, трудился хозяйственником, но все же вытянул и папашу — бедняка и пьянчугу, и ее, Дашку Смирнову. Мать не успел — умерла. Поселил всех в полуподвальной двухкомнатной квартире у Чистых прудов, устроил на работу в достойный клуб. Чего еще желать? Не писаной павой была, но и не уродиной: двадцать семь лет, образование — сельская школа, мускулистая, широкоплечая, с оттопыренной и аппетитной, бедра что надо, короткая стрижка по последней комсомольской моде, такие на парадах ходили.

А везло. Вот и в этот раз впервые в жизни пошла в театр, и не в какой-нибудь замухрышистый, а в Большой, получила билет в подарок от профсоюза к 8 Марта, Международному дню женщин. Заняла у знакомой, дочки расстрелянного купца, панбархатное платье с оголенной спиной и белую камею, выглядела как барыня, даже неловко было. Очень нервничала, боялась опростоволоситься, пристроилась за полной дамой, и делала все, что она: покрутилась у зеркала, сходила в туалет, купила программку, вышла в фойе рассматривать фото актеров. Сидела в ложе, стеснялась. И угораздило Криса Барни войти именно в ту ложу, войти и тут же обомлеть от широких плеч, от белой шейки, оголенной стрижкой, от прижатых нежных ушек. Он неосторожно загремел стулом, она оглянулась — еще и большие серые глаза. Улыбнулись приветливо друг другу, а тут поднялся занавес, давали «Евгения Онегина».

«Паду ли я, стрелой пронзенный?» — пел Козловский, высоко подняв брови и встряхивая длинной волнистой шевелюрой. Опера давно сразила сердце англичанина. Коллекционировал пластинки, не пропускал случая, чтобы пойти в Большой или в Ковент-гарден, боготворил Чайковского и Мусоргского. В свое время, когда учился в музыкальной школе, сам мечтал стать композитором или, на худой конец, дирижером, однако жизнь решила по-своему: служба в королевском воздушном флоте, а потом — суровый бизнес. Больше смотрел на ее спину, а не на сцену, впитывал сумасшедшие флюиды, во всяком случае так ему казалось. В антракте пошел вслед за прекрасной дамой в буфет, она купила шоколадную конфету и цикориевый кофе, скромно присела за столик. Он немного помучился: пристойно ли джентльмену бухаться на стул рядом? Впрочем, русские садятся где попало, было бы только место. Купил стакан воды, сел рядом и представился.

— Кристофер Барни.

— Даша. Вы латыш? — спросила наобум, видимо, потому что недавно в клубе разговорилась с бывшим латышским стрелком, он тоже говорил с акцентом.

— Нет, я англичанин.

Даша приятно улыбнулась, хотя толком ничего об Англии не слышала, кроме того, что там правят кровососы-капиталисты, впрочем, они эксплуатировали трудящихся вроде Даши во всем мире, и это было очень плохо. В тонкостях она не разбиралась, газеты не читала, по радио любила слушать частушки, они напоминали о хороводах в родной деревне, многие парни из-за нее теряли головы, Вася-гармонист, ныне московский босс, до сих пор наведывался в клуб.

— Я здесь по делам, — сказал Крис, не зная, о чем говорить на своем ужасном русском. — Вы никогда не были в Лондоне?