Михаил Любимов - Декамерон шпионов. Записки сладострастника

— Дарья Петровна, наш разговор касается не вашей работы. Как вам известно, международная обстановка сейчас сложная. Процессы над троцкистско-бухаринскими бандитами показали, что английская, немецкая и другие иностранные разведки всеми силами пытаются свергнуть наш рабоче-крестьянский строй. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Конечно, — ответила Даша, хотя абсолютно ничего не поняла, фамилий вождей, кроме товарищей Ленина и Сталина, она не знала, а насчет каких-то процессов над преступниками… слышала, конечно, вот и в деревне у них Ванька Спичка по пьянке угнал трактор и утопил в речке.

— Очень хорошо, — заметил Бровман, тонко уловив, что говорит с каменной стеной. — А вы знаете кого-нибудь из иностранцев?

— Знаю, — сказала Даша, предчувствуя недоброе.

— Кого же?

— Криса. Англичанин он. По-русски говорит плохо.

— Он интересовался вашей работой?

— А я ему правды не говорила. Я ему насчет райисполкома.

— Правильно! — одобрил Бровман. — Ну, а подозрительные вопросы он задавал?

Даша тяжело задумалась, а Бровман почувствовал себя глупо: что эта дуреха знает о государственных секретах?

— Может, спрашивал вас о сослуживцах? — уточнил он.

— Нет, — односложно отвечала Даша, явно не страдающая многословием. Впрочем, она честно рассказала, что ходила в «Метрополь», посещала квартиру, правда, об отношениях с Крисом умолчала, но не из опасения кары органов, просто стеснялась. Конечно, самое простое — уволить Дашу из клуба, предотвратив возможное преступление, но как тогда разрабатывать «Дундука»? Увольнять — оперативная ошибка, способная похерить все дело, поэтому Бровман предложил Даше внимательно следить за действиями Барни и информировать его лично обо всех подозрительных моментах.

— Подозрительных? — не поняла Даша.

— Ну, если он будет расспрашивать о характере вашей работы (опять сказал глупость), о том, кто ходит в клуб… мало ли что? — пояснил Бровман. — Мы тоже можем попросить вас узнать о нем кое-что… Уточнить, чем он занимается, с кем дружит. Вы ведь вы прекрасно знаете, что почти все иностранцы — это шпионы (опять глупость, просто глупость на глупости!)

— Шпионы? — испугалась Даша.

— Да! — и для наглядной убедительности Бровман показал ей карикатуру в газете «Правда», где была нарисована отвратительная крыса с вытянутым носом, жадно вынюхивающая кусок сала в мышеловке. — Так что будете нас информировать.

Даша не возражала, Бровман продиктовал ей расписку о сотрудничестве с органами и о неразглашении этой страшной тайны, писала она долго и коряво, тяжело дыша и наморщив лоб. Бровман напомнил ей, что, даже если ее станут пытать, уста ее должны быть немы — это святой долг каждого советского человека. Дал ей и псевдоним «Дуня», считая, что он лежит недалеко от «Дундука», и порадовался своему остроумию.

Как ни смешно, но после этого дурацкого разговора Бровман вернулся к себе в дом 2 по улице Дзержинского совершенно измочаленный, будто допрашивал ночи напролет упорствующего предателя. С юмором рассказал Коле Привалову о «Дуне» и приступил к оформлению бумаг на «Дуню»: по существовавшим правилам, заведение агентурного дела санкционировал сам начальник отдела. Заполнил все анкеты и бланки, докладывать решил на свежую голову.

Было уже десять часов вечера, но все сотрудники оставались на местах вместе с малым начальством, последнее ориентировалось на наркома, а нарком — на товарища Сталина, трудившегося по ночам на благо народа и всего прогрессивного человечества. В кабинет заскочила уборщица Маша, прошлась по мебели тряпкой, меча кокетливые взгляды в Бровмана, с которым месяц назад почти до четырех утра гужевалась на кожаном диване. Дело случилось во время воскресного дежурства, чекистский боевой состав отсутствовал, риск сводился до минимума, и Бровман позволил себе от души. Но больше — никогда! И «Дуня» — уборщица, и Маша — уборщица. Знак судьбы? Случайность? Но Бровман усердно посещал лекции товарища Емельяна Ярославского и знал, что Бога и других сил, не предусмотренных марксизмом, на свете не существует. Но все равно… почему именно уборщицы, а не, скажем, актрисы? Он засмеялся и пошел в туалет. По дороге открыл дверь своего кореша следователя Михаила Тарнавского, дабы посоветоваться с ним по поводу чересчур явной кокетливости Маши (не стукнет ли она о случившемся по начальству или в партком? Ведь совсем недавно безликая секретарша Зина таким образом обженила своего патрона!), но тут же закрыл дверь. Тишайший Михаил, на вид и мухи не убивший, лупцевал по физиономии пузатого, наголо обритого человека, привязанного к стулу ремнями, кровь стекала из разбитого носа на грудь. Призадумался, вернувшись в кабинет еще раз просмотрел все материалы, почитал Ника Картера до трех, затем уехал домой на дежурной машине.

В десять утра явился на доклад к шефу, дабы поставить на делах его высочайшую подпись, но получил от ворот поворот: маловато материалов, где данные о здоровье, отзывы соседей по квартире, каково политическое лицо «Дуни»? Как относится к генеральной линии партии? Не состояли ли родственники в буржуазных и мелкобуржуазных партиях?

На сбор информации потребовалась еще одна неделя и помощь агентов-дворников по месту жительства Даши. Здоровье оказалось нормальным, соседи жаловались, что иногда ссорится с братом, к тому же по воскресеньям ходит в церковь, естественно, из-за своей дремучести. На политическое лицо чекист решил не тратить времени, и написал, что «Дуня» линию партии поддерживает. А тут еще подоспела сенсационная информация: Даша уже целый год состояла в официальном браке со скромным служащим юридической конторы Василием Малько, старше ее на двадцать лет, с университетским образованием. Правда, супруги не жили вместе, ибо Малько ютился у своих родителей, а его проживанию у Даши сопротивлялись отец и брат. В общем, не лучший моральный облик, о котором клубное начальство и не подозревало.

Казалось бы, простейшее дело, а закручивалось крайне неприятно и ничего хорошего не сулило… Дело «Дундука» выглядело гораздо перспективнее: из богатой семьи (отец — владелец завода оставил наследство), шотландец, значит, настроен против английского владычества, за плечами Имперский колледж, открывающий двери в лучшие фирмы, служба в авиации. Аполитичен, живет в имении недалеко от Глазго. Дополнительная информация: добряк, верит всем на слово, порядочный, отзывчивый, не рвач и человек меры (читать все это Бровману было даже противно, бывают же на земле такие капиталисты!). Что ж, просто идеал в разрываемом противоречиями буржуазном обществе, где, как писал великий Чарльз Диккенс, «устрицы шагают под ручку с нищетой». Странный, воистину странный англичанин, в любом случае — находка для органов: с честными и добрыми людьми приятно сотрудничать, хотя некоторые идеалисты не понимают, что повсюду идет ожесточенная подковерная борьба и люди гибнут за металл. И влюбился, дурак!