Виктория Хислоп - Восход

Едва лишь обрывки новостей проникли в салон, Эмин забеспокоилась. Утром она заметила, что Али не ночевал дома, и ее подозрения, что он участвует в ТМТ, окрепли. Чем больше поступало сообщений о стрельбе и раненых, тем сильнее у нее тряслись руки. Наконец Эмин отложила ножницы.

— Разыщи Хусейна, — посоветовала подруге Савина. — Может, он что-то знает.

Эмин нашла сына на пляже. Он чистил граблями песок перед террасой.

— Где был Али сегодня ночью? — спросила она.

Хусейн продолжал работу, не поднимая головы. Если бы мать заглянула ему в глаза, она бы поняла, что он знает.

Он пожал плечами.

— Хусейн! Посмотри на меня.

Она повысила голос, и некоторые из загорающих на шезлонгах отдыхающих повернули головы в их сторону.

— Мам! — шикнул Хусейн, смутившись.

— Я должна знать!

На террасу вышел Костас Франгос и подозвал его.

— Мне надо идти, — сказал Хусейн.

Он ушел, а мать осталась стоять на песке одна.

Савине хватило одного взгляда на вернувшуюся в салон подругу, чтобы понять: работать Эмин сегодня не может. Она настояла, чтобы подруга шла домой.

Эмин не успела еще открыть дверь, как у нее екнуло сердце. Она услышала голос Али. Сын вернулся.

— Али! Где ты был?! Почему не ночевал дома? Мы так волновались!

Ей хотелось и отвесить ему оплеуху, и стиснуть в объятиях. Выбрала второе, обливаясь слезами.

Халит забился в угол. Пытаясь успокоиться, он молча перебирал четки теспих.

— Почему ты ушел?

— Так было надо, — сказал Али надтреснутым голосом. — Они могли убить наших людей.

— Ты же еще ребенок, ты слишком мал для этого! — Эмин была вне себя от тревоги. — Обещай, что никогда больше этого не сделаешь… — умоляла она.

— Я не могу этого обещать, — ответил сын.

Когда Маркос вернулся домой поздно ночью, Ирини и Василис еще не спали. Ему пришлось закрыть ночной клуб раньше обычного, поскольку пришло лишь несколько гостей. Они много пили, чтобы успокоиться, но рано разошлись. К концу представления обычно вся сцена бывала усыпана цветами, но сегодня продали всего одну корзину гвоздик.

Сначала Маркос не заметил родителей — они сидели молча в темном кипосе, — потом увидел огонек отцовской сигареты.

— Папа, что случилось?

— Левенти му! — Увидев сына, Ирини поднялась ему навстречу с распростертыми объятиями.

— Ирини, он всего-навсего вернулся с работы, — одернул ее муж.

Он был прав, но ее тревога копилась весь день. У них не было ни телефона, ни телевизора, а радио не говорило ей того, что она хотела знать.

Маркос сел с ними и налил себе зевании из полупустого графина, стоящего в центре стола. Ирини уговорила Василиса не ездить на ферму сегодня.

— Я думала, это небезопасно, — объяснила она Маркосу. — Но надеялась, что к вечеру все уляжется.

— С чего ты это взяла? — перебил ее муж.

Василис Георгиу побывал в кафенионе, и теперь у него заплетался язык. Целый день он слушал правительственные сообщения, новости и слухи и, вернувшись, вселил в жену новые страхи.

— Гражданской войны не миновать! — Он грохнул кулаком по столу. — Сторонники Макариоса окружены. Твоя мать этому не рада.

Как и многие, Василис Георгиу отвернулся от Макариоса, когда тот перестал считать энозис главным пунктом своей программы, но говорил на эту тему, только когда выпивал лишнего. Василис подсмеивался над симпатией, которую питала жена к Макариосу. Он знал, что Христос, как и он сам, был за энозис, а вот насчет старшего сына не был уверен.

— Не преувеличивай! — возразил Маркос. — Ты только маму расстраиваешь.

— А что тогда, по-твоему, происходит? Да ты день-деньской сидишь со своими иностранцами! Откуда тебе знать, что происходит… — Василис продолжал бормотать что-то нечленораздельное. Маркос обнял мать.

— Это все из-за Христоса… — сказала она тихо, обращаясь к старшему сыну.

— Он еще не вернулся? — (Ирини покачала головой.) — Он вернется, мама, не переживай, все будет хорошо. Вчера ведь он пришел.

— У меня ужасное предчувствие, — сказала она. — Мне сон вчера приснился. Жуткий сон… — Ирини отвернулась. По ее лицу катились слезы. — Я знаю, где он, — наконец вымолвила она. — Он сражается… с этими людьми.

Повисло тягостное молчание. Маркос не знал, что сказать. Василис закурил еще одну сигарету.

Ирини пошла в дом. Она будет лежать в постели до самого утра, уставившись в потолок и прислушиваясь к каждому шороху, ожидая возвращения сына.

Перед самым рассветом стихли цикады. До того как залают собаки и закукарекают петухи, в мире воцарится полная тишина. Как может начаться гражданская война, когда все объято покоем? Ирини уговаривала себя, что этого не случится. Христос может вернуться в любой миг.

Утром напряженность усилилась. Каждый час появлялись новые слухи — частью правдивые, частью сфабрикованные. Иногда они преувеличивали серьезность происходящего, иногда преуменьшали ее. Христос не вернулся, и, когда Василис пошел справиться о сыне в гараже, ему сказали, что тот уже два дня не выходил на работу.

Как велел Саввас Папакоста, в «Восходе» все вышли на работу, но атмосфера была гнетущая. Гости осаждали стойку администратора с вопросами.

— Как все это отразится на нас?

— Наш обратный рейс не задержат?

— Если мы уедем на день-два раньше, нам выплатят возмещение?

— Можно остаться в том же номере, если наш рейс отменят?

Все были обеспокоены своей судьбой, вдруг ощутив себя вдалеке от дома.

Эмин и Савина были в салоне одни. Фрау Брухмайер, как всегда пунктуальная, появилась в двенадцать. Раз в месяц она делала стрижку. Седину она не закрашивала и любила короткие мальчишеские стрижки, которые шли только женщинам с такими же явно выраженными, как у нее, скулами.

— Доброе утро! — радостно поздоровалась она.

— Доброе утро, фрау Брухмайер. — Эмин помогла ей надеть пеньюар. — Как вы себя сегодня чувствуете?

Вопрос был задан машинально. Мысли Эмин были далеки.

— Отлично, спасибо, — последовал ответ. — Но кажется, я одна так себя чувствую.

— Возможно, — сказала Савина. — Большинство клиентов не пришли, вот мы и гадаем…

Фрау Брухмайер наклонила голову над раковиной, чтобы Эмин могла вымыть волосы, но продолжала говорить.

— Мне совсем не нравится то, что, говорят, происходит, — сказала она. — Но думаю, нам всем надо продолжать жить как прежде.

Эмин не решилась возразить.

Когда волосы были подстрижены и высушены, фрау Брухмайер дала каждой по шиллингу и ушла. Близилось время обеда, и она, как обычно, займет свой столик у бассейна, невзирая на события, которые развернулись этим утром.

Не дождавшись звонка от Маркоса, Афродити списала это на возникшие в тот день проблемы со связью. Утром у нее состоялся короткий разговор с Саввасом. Муж сказал, что они должны продолжать заниматься обычными делами как ни в чем не бывало. Поэтому Афродити, как обычно, тщательно оделась — в платье нежно-желтого шелка, дополнив его украшениями из топазов, — и поехала в отель.