Виктория Хислоп - Восход

Обессиленная Мария прилегла подремать. Первое, что она увидела, проснувшись через час, была улыбка матери.

— Наша малышка поправится, — сказала Ирини. — По-моему, она не прочь подкрепиться.

Крошка припала к материнской груди и стала сосать. Впервые за тридцать шесть часов. Опасность явно миновала.

К вечеру все пришло в норму, и Мария даже смогла поесть. Маркос решил, что пора сообщить новости. Он использовал информацию как лекарство: соответствующее количество в нужный момент, чтобы получить требуемый результат.

— Помощи придется ждать еще какое-то время, — сообщил он. — Во всяком случае, она придет не скоро.

Мать испуганно взглянула на него:

— Но…

— С чего ты взял? — резко спросил Василис.

Вынужденное круглосуточное пребывание с женой и невозможность отлучиться в кафенион или в свой апельсиновый сад сделали его еще более раздражительным, чем всегда. Маркос пополнил отцовский запас зивании, да и табака было более чем достаточно, но Ирини попросила спрятать его четки комболои. Слишком громко они стучали.

— Я кое-что слышал…

— От кого?

— От турецких солдат… Я был в магазине, а они болтали снаружи. Из того, что услышал, можно заключить, что нам придется здесь пробыть дольше, чем мы думали.

— Но почему? Что все это значит?

Маркос начертил карту Кипра на листке бумаги и нарисовал линию посередине.

— Насколько я понимаю, вот что они сделали, — объяснил он.

Впервые до всех дошло, что они находились внутри огромной зоны, оккупированной турками.

— Из их разговора я понял, что у них превосходящие силы.

— Но бои еще идут? — спросил Паникос.

— Похоже на то, — ответил Маркос.

— Ах эти пустотурджи! — Это было самое крепкое слово, какое Василис смог подобрать по отношению к туркам. — А теперь некоторые еще и живут через дорогу! — И он сплюнул.

Неприязнь Василиса к туркам-киприотам только усилилась.

— Если бы не Хусейн, — заметил Паникос, — мы бы потеряли нашу девочку.

Василис положил вилку:

— Что ты имеешь в виду?

— То, что она умерла бы, — отрезал зять. — Он нашел лекарство! Да без него я бы, скорее всего, даже до больницы не добрался.

Василис продолжил есть молча.

Ирини улыбалась — сын Эмин спас ее маленькую внучку.

Среди прочей провизии Маркос в тот день принес манной крупы, поэтому она сделала сиропиасто, сладкий пудинг, и послала Маркоса пригласить в гости семью Ёзкан.

Халит идти отказался. Эмин с Ирини смирились с тем, что, наверное, их мужьям не суждено сидеть за одним столом. Мужчины воспринимали конфликт слишком лично и обвиняли в происшедшем друг друга. Женщины же, напротив, винили самих себя.

— Мы все в какой-то степени виноваты, — вздохнула Эмин. — Разве не так?

— Когда конфликт продолжается так долго, трудно сказать, кто его начал, — поддержала подругу Ирини.

Теперь, когда они сидели за столом вместе, Маркос спросил Хусейна, пополняет ли тот запасы продовольствия в других местах, помимо магазина, где он оставил записку. Молодой сосед осторожничал. Он не хотел раскрывать подробности и ответил уклончиво, сказав только, что промышляет на северо-западе города, не называя улиц.

Ирини раздавала тарелки с пудингом.

— Похоже, мне надо похудеть немного. — Паникос погладил внушительный живот, взглянул на Хусейна, и они оба улыбнулись.

— Можно мне? — подбежал к столу Мехмет.

До этого он играл с Василакисом на полу, и ему это очень понравилось. Для Мехмета было в новинку устанавливать правила и быть предметом восхищения мальчика младше его. Последние несколько недель тянулись для него очень медленно.

— На здоровье. — Паникос протянул мальчику кусок пудинга.

В лагере беженцев в Декелии рассчитывать на пудинг не приходилось. Подчас там даже хлеба не хватало для всех, и условия ухудшались с каждым днем.

Сотни беженцев страдали от дизентерии. Болезнь косила людей, не жалея ни стариков, ни новорожденных. По периметру лагеря появились свежие могилы.

Как и многие другие, Афродити слегла с дизентерией. Она и раньше была очень стройной, а после десяти дней болезни грязное платье на ней болталось мешком. Несколько дней Афродити провела в душной медицинской палатке, корчась на низкой армейской кровати от приступов боли и рвоты. Она постоянно думала о Маркосе. Пыталась представить его лицо. Когда это давалось с трудом, ей казалось, что его уже нет в живых.

Афродити не снимала драгоценности с тех пор, как прибыла в лагерь. Что толку, тем более что хранить их было негде? Она постоянно теребила кулон. Он был теплым на ощупь, и она вспоминала человека, который так же касался его. Ей казалось, что где-то под ее собственными отпечатками остались отпечатки пальцев Маркоса.

Последний раз Афродити смотрелась в зеркало перед выходом из квартиры две недели назад. Ей было все равно, как она выглядит. Это было непривычным для нее, как и та неожиданная любовь, которую она обрушила на детей Франгоса.

Когда ей стало лучше, Афродити вернулась в перенаселенную палатку, где, кроме них с Саввасом, жил Костас Франгос с семьей.

Они думали, что пробудут в лагере несколько дней, но прошло уже пять недель. Саввас узнал, что некоторые люди стали возвращаться в свои дома в Никосии. О возвращении в Фамагусту не могло быть и речи, поэтому многие уезжали к родственникам и друзьям, которые были согласны их приютить.

— Надо ехать, — сказал Саввас. — Чем быстрее мы отсюда выберемся, тем лучше.

— Разве мы не можем взять Франгосов?

— Для всех места в машине не хватит.

— Но мы могли бы взять детей.

Анна Франгос слышала разговор.

— Не беспокойтесь, — сказала она. — Мы не хотим разлучаться.

Афродити посмотрела на нее. Женщина прижимала к себе четверых ребятишек, по двое с каждой стороны. Они были похожи на цыплят под крыльями у наседки.

— Это естественно, я понимаю, — сказала Афродити.

Мать с детьми представляла собой прекрасную и печальную картину. Афродити с радостью поменялась бы местами с кирией Франгос, которая, лишившись дома и имущества, все-таки была самой богатой женщиной в мире. Семья Франгос жила в маленькой квартирке на окраине Фамагусты и, покидая родные стены, не взяла ничего, кроме детей. Ни фото, ни книга, ничто другое не напоминало им о прежней жизни. Каждый день они выстаивали очереди за пайком или парой детских носков. Большего не предлагалось. Зачастую, если требовалось постирать платье или брюки, детям приходилось сидеть закутанными в одеяло, пока сушилась одежда.

У них не было родственников на юге острова, которые могли бы их приютить, но говорили, будто правительство собирается построить лагеря для беженцев с лучшими условиями.