Владимир Шапко - Синдром веселья Плуготаренко

Точно грузчики, выполнившие работу, мужчины хмуро пошли на выход.

Михаил Янович разучился говорить. Хотел что-то им сказать, остановить. Вдруг ноги его подкосились, и он свалился на пол, сдёрнув со стола скатерть.

– Миша! Миша! – хлопали его по щекам. – Очнись! Скорую надо. Срочно беги ко мне. Вызывай!

Михаил Янович сел.

Как сам гремел с лестницы, прежде чем схватить телефонную трубку Анны Тарасовны – не помнил.

Сидел на краю дивана, не спускал с лица матери глаз. Казалось, что мать еле-еле дышит. Но приехавший врач «скорой» сразу склонился, что-то потрогал у матери на шее. Потом распрямился и сказал: «Умерла». И, не обращая внимания на завывшего сына, сел писать какую-то бумагу…

Вагон всё время дёргали, словно будили, не давали спать. Старик на время прерывал храп. И вновь разражался.

Михаил Янович по-прежнему сидел у окна.

Под темнотой ползли заснеженные сизые поля. Мигали огоньки украинских деревенек. В стакане колотилась чайная ложка. В темноте всё возникало и возникало сливовое лицо матери, уткнутое самоё в себя.

Михаил Янович опять доставал платок, вытирал глаза, сморкался.

Как разъяснили ему потом на русских поминках в кафе, у матери была тромбоэмболия. Оторвался тромб. В легочной артерии. Мгновенная смерть. «Спасибо! Спасибо!» – рыдал он как бегемот, уводимый от всех Коткиным и его женой.

Сейчас было немножко стыдно. Такая несдержанность. Совсем не мужская…

В высоченном Киевском вокзале в Москве попрощался с храпливым стариком. Крепко пожал ему руку. Пошёл к высоким квадратным часам и встал под ними в очередь к нужной кассе. До Города оставалось ехать ещё двенадцать часов.

Из-за стекла назвали сумму за билет. Приготовленных в руке денег не хватило. Начал торопливо расстёгиваться, искать деньги Анны Тарасовны. Да что же это такое! Ни там ни тут. Снова искал по всем карманам.

– Долго вы? – поталкивали в спину, в рюкзак.

Нашёл, наконец, деньги Анны Тарасовны! Ещё в Украине обмененные на русские рубли. Начал развязывать узелок на платке. Зубами старался, зубами.

– Вот баба! Честное словно! – не унимался мужичонка за спиной.

Готлиф совал, совал деньги за стекло:

– Вот, вот, пожалуйста.

Вышел из очереди – весь рассупоненный как кучер. Взмахнул билетом и деньгами:

– Дальше едем!

В тот вечер звонок в прихожей раздался около восьми. Татьяна кормила Славика в комнате. Алексей Сергеевич трещал у себя на машинке.

– Алексей, открой! Наталья, наверное.

Круглов пошёл.

Однако на площадке стоял совершенно не знакомый, странно одетый мужчина.

Был он в форменном синем пальто с золотыми пуговицами, в шапке с завязанными ушами. А на ногах серые валенки с наплывами брюк. Интересны субъект. Почтового или железнодорожного ведомства.

– Простите, здесь раньше жила Ивашова Наталья Фёдоровна, – полувопросительно спросил мужчина.

– Правильно – жила, – согласился Круглов. – Пройдите, пожалуйста. Я дам вам адрес.

Круглов на тумбочке в прихожей стал писать.

Готлиф поздоровался с женщиной, кормящей ребёнка. Та кивнула. Затем её как-то воздушно подняло и перенесло с ребёнком куда-то в глубь квартиры:

– Алексей, можно тебя на минуту?

– Извините.

Круглов пошёл к жене.

Вскоре вернулся. Стал надевать пальто:

– Я вас провожу. Знаете, ночь. Долго будете искать нужный дом. Номера, как правило, у нас тёмные по ночам. Не освещены.

Шли на Льва Толстого. Готлиф говорил, кто он такой, откуда, зачем приехал в Город. Торопливо объяснял:

– …Понимаете, Наталья Фёдоровна моя давняя добрая знакомая. Мы с ней вместе читали книги в библиотеке. И вот, как говорится, будучи проездом в вашем городе, я решил навестить её…

Мужчина шёл, молчал.

– Простите, а она не замужем?

Готлиф торопился, заглядывал в хмурое лицо.

– Нет, не замужем, – ответил мужчина. И добавил странно: – Не успела.

У подъезда сказал:

– Подождите, пожалуйста, здесь. Её может не быть дома.

Однако вскоре вернулся:

– Вас ждут. Квартира номер три.

Торопливо взобравшись по лесенке первого этажа, Готлиф увидел Наталью в раскрытой двери.

Наталью трясло, она плакала, смотрела вверх, словно не видела Готлифа.

Михаил Янович бросился, Прямо с рюкзаком на горбу рухнул на колени, обнял женщину за ноги и тоже заплакал.

Как сводник, сделавший дело, Круглов закрыл распахнутую дверь, дождался щелчка замка, стал спускаться к подъездной двери.

Во дворе увидел едущего к подъезду Плуготаренко. Тут же юркнул в подъезд обратно и забежал на второй этаж. Потом на третий.

Слышал, как инвалид позвонил.

Представил вдруг, как в квартире толстуха кинулась и выключила свет. Как прижала медвежью голову к груди: «Тише! Тише! Сейчас уйдёт!»

Инвалид ещё звонил.

Потом хлопнула входная дверь.

Да чёрт бы вас всех побрал! – спускался по лестнице и хлопал по ноге слетевшей шапкой Круглов. Словно выбивал ею своё малодушие. Ну, Татьяна, как говорится, погоди!

Плуготаренко увидел их сам. Возле Главпочты. По широкой лестнице они взбирались к двери переговорного пункта. Со спины очень похожие. Оба тяжёлые и задастые как городовые. Только на мужчине были валенки. Он предупредительно раскрыл перед женщиной дверь.

Вот и пришёл конец, спокойно сказал себе Плуготаренко.

Не чувствовал ничего. Передвигал рычаги, не торопясь двигался в сторону дома.

Зачем-то заехал в Общество. Улыбаясь, посидел в плавающем дыму афганцев. Будто в веселящем газу.

Умный Громышев, забыв про ум свой, с испугом смотрел на лыбящегося инвалида.

Проков раздетым выбежал на улицу:

– Юра, что случилось? Что ты хотел сказать?

– Всё в порядке, Коля. Всё хорошо, – успокоил его Плуготаренко…

Приехав, раздевался в прихожей. Из комнаты летело: «Стоять! К машине! Руки на капот!»

В телевизоре два жирных братка в чёрных длинных пальто побежали с растопыренными руками к своему автомобилю. Побежали вперевалку. С неуклюжестью роботов. И сами шмякнули руки на капот. Что тебе оладьи на сковородку.

Плуготаренко мутно смотрел на экран:

– Неужели не надоело за столько лет?..

Вера Николаевна словно растворилась в комнате, замерла.

Сын поехал к себе.

Когда мать ушла на работу – позвонили в дверь.

Открыл.

– Вера Николаевна дома?

– Нет. И будет поздно. Что передать?

Баннова томно поглядывала на инвалида. Сказать или нет?

Плуготаренко встречал эту женщину. На площади, в сберкассе. Но не знал её фамилии. И вдруг понял – Баннова! Пресловутая Баннова! С азартом, во все глаза смотрел на Женскую Сладостную Сплетню, пришедшую вот прямо к нему в дом. Словно бы говорил ей: «Ну, ну, давай, говори, говори скорей! Не томи! А то ведь я ещё ничего не знаю!»