Юрий Бедзик - Этаж-42

— Но вы не знаете… — начал было несмело Петр.

— Знаю, — отмахнулся Голубович. — Глупости, детские глупости. Только глупцы теряют своих товарищей, а вы к таким, пожалуй, не принадлежите. И никаких взрывов, никаких осложнений, все силы — на разумный труд, на полное осуществление вашего замысла. Большое дело начинаете, Петр. Имейте в виду: профессор Добрынин вместо меня будет вашим консультантом. Возможно, и я что-нибудь смогу… Одним словом, как сказал один мудрый человек: пора из гениального становиться разумным!..

Петр и Полина поднялись со своих мест.

— Если вы разрешите, я навещу вас, Игорь Александрович, — сказал в прихожей Петр.

— Приходите, — тепло откликнулся Голубович. — Судьба столкнула нас на узкой дорожке.

Полина порывисто обняла его, поцеловала в щеку и, увидев на ней след от своей губной помады, рассмеялась:

— Все будет хорошо… У меня счастливая рука, Игорь Александрович.

— Будем надеяться… — И повернулся к Невирко: — Так вот, Петр, судьба столкнула нас на узкой дорожке. Я не попрекаю вас. Только прошу: будьте наконец серьезным человеком. Слышите, Полина? Ему давно пора стать серьезным…

— Слышу, — сказала Полина. — Я ему уже говорила об этом.

Выйдя на лестничную площадку, Петр поднял руку и сжал в ротфронтовском салюте кулак:

— Нет более серьезных людей, чем строители, Игорь Александрович. Особенно перед защитой дипломных проектов.

Наконец прибыла долгожданная делегация из Лейпцига. В составе ее прилетела и дочь Густы — журналистка Инга Готте. Чуть ли не первой сбежала по ступенькам трапа на бетон аэродрома. Короткая стрижка, черные расклешенные брючки, полосатый свитер — настоящий мальчишка.

Найда сразу узнал ее.

— Инга, дорогая моя! — И протянул ей букет роз. Он говорил по-немецки четко, хотя и с напряжением.

Инга вспыхнула от радостного волнения:

— Геноссе Алексей Платонович!

В трепетном порыве припала к нему головой, глаза ее наполнились слезами.

— Инга, милая моя… — бормотал растроганный Найда. — Наконец вы приехали к нам.

Большой красный «Икарус» повез гостей в город, пересекая площади, врезаясь в тенистые ущелья улиц. Молодые немецкие рабочие поглядывали то вправо, то влево, хотя с ними не было гида и никто не давал им никаких пояснений.

Вечером Найда привел Ингу к себе домой. Ольга встретила ее сдержанно-вежливой улыбкой. Инга чмокнула Ольгу в щеку. Найда подозвал девочек:

— Нойе генерацион, Инга, Маринка унд Наташа. Новое поколение.

— О, понимаю, понимаю, — постепенно осваивалась с русской речью немка. — Гуте киндер. — И погладила Наталочку по головке. — Можете говорить, я немножко понимаю. Мы в республике все учили немножко русский язык.

Девочки с любопытством поглядывали на необычную гостью.

Ольга Антоновна пошла в кухню готовить угощение. Явились Климовы — трогательная престарелая пара. Генерал и на этот раз не удержался от воспоминаний:

— Припоминаю, как под городом Бад-Шандау мы в апреле сорок пятого атаковали позиции эсэсовцев. Мерзавцы дрались ожесточенно и упорно, как обреченные. Сожгли почти весь город, а мирных жителей согнали к мосту и заставили перетаскивать боеприпасы. Попробуй ударь из пушек или пулеметов, когда там женщины бегают, ребятишки шмыгают между окопами. Но помог один немецкий товарищ, провел наших солдат через старый туннель, и мы атаковали эсэсовцев с фланга.

— О, эс-эс есть кошмар! Смерть! — искренне ужаснулась Инга, и на лице ее проступило такое выражение страха, будто ей самой довелось тогда бегать среди горящих зданий. — Эс-эс есть фербрехен… значит — большой преступление.

Она достала из сумочки какой-то конверт, вынула из него фотографию, с особенной осторожностью положила перед Найдой на стол.

— Мама… перед смертью… Моего отца убили в Ошаце. — Инга торопилась рассказать то, что ей удалось раскрыть из того далекого и страшного времени. — Ошац, Ошац, вайст ду?

— Да, да, — кивал головой Найда, хотя ничего еще не мог понять и лишь догадывался, что Инге стала известна истинная правда о прошлом матери.

Инга вытерла глаза платочком, подняла голову:

— Все знаю про маму. Аллес!

И стала рассказывать. Густа Арндт и Ингольф Готте после побега из концлагеря долго пытались связаться с товарищами по партии. Все явки были провалены. Повсюду шныряли гестаповские агенты, они даже знали пароли, и в любую минуту их могли схватить: в Гамбурге, в Бремене, в Берлине, в Лейпциге… Пришлось искать прибежища на глухом хуторе, за Ошацем, у дальних маминых родственников, где еще в тридцать третьем году была организована конспиративная квартира. Они добрались туда и прятались там несколько месяцев. Но один бежавший из концлагеря товарищ — его звали Генрих Вилле, — не зная, что за ним следят, привел к ним «хвост». Ингольфа Готте убили там, а маму…

— Маму они не взяли, — внезапно охрипшим голосом проговорила Инга. — Вилли Шустер ее защитил. Он… давно был в нее влюблен… — Инга опустила голову.

— Я знаю, — ласково положил ей на плечо руку Найда. — Он работал с ней в клинике Генриха Шустера в Визентале.

— О, какая это мука! Майн гот! За что ей пришлось все это испытать! — быстро заговорила Инга. И вдруг с умоляющим видом испуганно взяла Найду за обе руки и, заглянув ему в глаза, спросила: — Вы же не верите клевете Шустера, правда? Вы не можете верить? Он был зверь… Его мемуары — вранье… подлость!..

— Я рад, что вы в этом убедились, — сказал Найда. — Но я виноват перед вами.

— Вы не виноваты! — даже испугалась Инга. — Генрих Вилле… Он написал открытое письмо Шустеру — я привезла газету.

Пришлось кое-что рассказать Климовым, которые во время беседы молча сидели за столом, смущенные тем, что стали невольными слушателями трагической истории.

Вспомнили о нападении фашистов на Визенталь, о ночном рейде в логово Шустера в лесу, о зверском покушении на часовщика Генриха Вилле, который что-то знал и чего-то боялся.

— Теперь, Инга, еще одно… — проговорил Найда. — Моя жена Ольга — дочь инженера Звагина. Ты слышала про инженера Звагина?

Инга удивленно заморгала ресницами:

— Звагин?.. Яволь!.. Ваш друг, инженер. Мама рассказывала… Сорок первый год, клиника Шустера.

Ольга Антоновна, видимо, что-то уловила из беседы. На ее глаза навернулись слезы, и она быстро вышла из комнаты.

— Я понимаю, — сказала Инга, заметив это.

— Фашисты расстреляли всю ее семью, — кратко пояснил Найда.

— Моя мама спасала ваш отец, геноссе Звагин. Моя мама есть коммунистин, — сказала Инга, когда Ольга вернулась.

Ольге Антоновне стало неловко, а может, сердцем почувствовала то, что хотела ей высказать взволнованная немецкая женщина с чудной мальчишеской прической.