Юрий Пупынин - Забытое убийство

Винсент Григорьевич страдальчески поморщился и отложил ложку, которой только что пытался подцепить одновременно креветку, щупальце кальмара, оранжевый кубик морковки и несколько рисинок.

— Так вот, каннибализм тут ни при чем, — постанывая от чудесного вкуса рыбы, продолжал новый знакомец. — Тогда что же? И вот что я узнал. Я нашел парня по имени Роберт, симпатичного даяка, неплохо говорящего по-английски. Он стал моим гидом. У Роберта был старенький, но мощный джип, на котором он носился, управляя обычно левой рукой. И это понятно: в правой руке у Роберта почти все время находился мобильный телефон, по которому он разговаривал с каким-нибудь приятелем, а приятелей у него было — весь Борнео, по крайней мере его малайская часть. «Когда я помру, — улыбался мне Роберт, — со мною в гроб положат, кроме прочих важных вещей, этот мобильник и ключи от джипа». У племени морских даяков, к которому принадлежал Роберт, интересное язычество: оказывается, их жизнь — только подготовка к другой, настоящей жизни, которая начинается после смерти. Любопытно, однако, что та жизнь во многом похожа на эту. Померев, человек попадает в особую страну, где нуждается в массе простых вещей, которыми пользовался и здесь. Вплоть до кастрюль. Поэтому умершего снабжают множеством различных предметов, чтобы помочь ему хотя бы на первых порах.

— Позвольте, но ведь Малайзия — страна магометанская. — возразил Винсент Григорьевич.

— Ну, там и к другим верованиям относятся терпимо. Кстати, мой Роберт официально католик, крестился, ходил к причастию. Но вот как-то совмещает... Как многие его соплеменники. Он говорил, что когда ходит на охоту, то не может обойтись без верований предков. Существует множество каналов между миром человека и миром джунглей. Обычно они все закрыты, замусорены. Человек глух к жизни тропического леса. Вы можете неделю идти по джунглям и не встретить ни одного животного! Обитатели леса очень осторожны. Только с помощью духов эти каналы можно прочистить и раскрыть, объяснял мне Роберт. Вот такой он полуязычник, полухристианин вышел! Очень поучительно.

— Смотрю я на вас, Петр Петрович, и думаю: тот ли вы, за которого себя выдаете?

— А каким мне еще быть? Оба мы с вами — продукты эпохи. Только вы слабенький, а я крепкий. Но забавно, что оба убийцами получились.

— Ну, это еще неизвестно! — запальчиво воскликнул Винсент Григорьевич.

— А разве вы не близко к сердцу принимаете мой рассказ? Не с волнением ищете в нем знакомых ноток? Да, я недоговорил! Слушайте о самом важном. Был я на Борнео всего четыре дня и на третий пригласил Роберта к себе в номер для главного разговора. Была у меня заветная бутылочка виски «Блэк Лэйбл», и уже после третьей рюмки он рассказал-таки мне, зачем они это делали!

— Что? — глухо спросил Винсент Григорьевич.

— Что-что! — грубо ответил собеседник. — О чем мы с вами говорим? Головы резали, вот что! Все очень просто. Оказывается, если ты убьешь человека, то в загробной стране он становится твоим рабом! Представляете, как удобно! У вас там не только посуда и продукты на первое время, а еще поджидает послушное существо, которое и носильщиком поработает, и еду приготовит, и воды раздобудет. Похоже, никакого каннибализма у них не было — во всяком случае, уже несколько веков. А была элементарная забота о будущей жизни, полной не меньших опасностей, чем эта!

— И вы в эту белиберду верите?

— Я же не придираюсь к некоторым несообразиям в вашем христианстве, — обиделся убийца. — Мне это соответствует. Кому-нибудь другому — другое.

— И много уже у вас набралось этих... Будущих слуг?

— А вот это уже не ваше дело. Во всяком случае, пешком ходить не буду — в паланкине носить будут. Впрочем, что скрывать! У меня в этом году своего рода юбилей, три десятка успешно выполненных заказов.

Винсент Григорьевич замолчал, словно оглох от этих слов. Наконец устало спросил:

— Что же это за будущая жизнь такая? Ни на какой рай вроде не похожа.

— Тут мне самому не все понятно. Из того, что удалось добиться от Роберта, я понял, что она как путешествие куда-то. Причем, кажется, ею тоже все не кончается. В ней тоже умирают и попадают в следующий этап. И опять путешествуют. И так далее... Но я так далеко мыслями не забираюсь. Главное, уяснить следующее: работа, которую делает человек моей профессии, каждый раз выполняется над конкретным объектом, одним-единственным. В ней нет ни ненависти к роду человеческому, ни особой опасности для него. Ни в коем случае нельзя уноситься мыслью в абстрактные просторы: добро, зло... Как только туда вверзишься, так сразу тоска и дисквалификация.

— А кстати! Кстати! — облегченно заговорил Винсент Григорьевич, хватаясь за соломинку. — Вы вот параллели проводите между нами, а ведь различие-то огромное. Если я (что еще под вопросом) и убил кого-то, то только однажды и в муках теперь нахожусь! Я-то ведь не собираюсь становиться рабовладельцем в будущей жизни. Я не профессионал, как вы! Мне не нужно нескольких жертв.

Петр Петрович холодно окинул его взглядом.

— А вы уверены, что ваша жертва только одна? Возможно, вы еще недовспоминали. Поройтесь хорошенько в памяти, может, найдется еще что-нибудь.

Он подозвал официанта и расплатился.

— Кофе здесь неважный, — сказал он. — Не будем. К тому же мне пора... Вы симпатичный человек. Может статься, вы и в самом деле не имеете отношения к этим, поверьте, достаточно сложным делам. В то же время психологически вы как-то так устроены, что, кажется, способны на них. Э-э, да кто не способен в трудную минуту?

— Петр Петрович! А вы не боитесь, что в целях спасения общества я могу сделать вашу, так сказать, деятельность достоянием гласности?

— Вы знаете, как раз этот вопрос я решал для себя в начале нашего разговора. И решил, что могу быть откровенным. Во-первых, в вас есть вполне идиотская порядочность, в рамках которой упомянутая акция приравнивается к недопустимому для вашего брата доносу. Во-вторых, Винсент Григорьевич, я ведь постоять за себя сумею.

Он пригнулся и на прощание резко шепнул в ухо, больно уколов короткой фразой:

— Найду везде!

Для бестолковых поисков в самом себе эта встреча показалась Винсенту Григорьевичу малополезной. Хотя как сказать. Может быть, наоборот! Ощутил он, что чужд и тошнотворен ему сам склад убийцы, его, как говорится психологический рисунок, так же как чуждым и тошнотворным всегда представлялось собственное участие в разработке Биби. Единственный случай, который оставался похожим на преступление и которого Винсент Григорьевич до стона стыдился, было вонзание картонного кинжала в бледную тень Валеры.

Он не придал особого значения последним словам Петра Петровича. Да и не до того ему было. Он еле-еле дождался ночи, чтобы опять отправиться в прошлое и увидеть Иру.