София Синицкая - Cистема полковника Смолова и майора Перова

Барон Мюнхгаузен гордился гербом, аристократическим родом и предками-крестоносцами. Также он гордился своим ястребом Хейно — лучшим охотником на зайцев. Вместе с хозяином Хейно проделал долгий путь из Германии в новгородские лесные угодья. Ему не терпелось напасть на след русака. Хейно считал себя королевской птицей. Он твёрдо знал: любой, кто отважится убить ястреба, тут же попадёт к палачу. Хейно на лету хватал жертву цепкими, словно клещи, когтями и бил клювом в затылок.

Пятнадцать лет назад смешной лысый Хейно вылез из грязно-белой скорлупы с крапинами. За его взрослением внимательно следил мальчик. У Хейно были присада и вольер не где-нибудь во дворе, около конюшни, а в большом зале родового замка Мюнхгаузенов. Там же в нише в стене стояла кровать Отто. Просыпаясь, барон видел, как Хейно, повернув изящную голову с пестринками, желает дорогому хозяину доброго утра.

После кофе с жареным хлебом и трофейным малиновым вареньем барон Отто III Мюнхгаузен с двумя офицерами и двумя спаниелями вышел из пустыни на охоту. На его перчатке из оленьей кожи сидел ястреб. Глаз радовал безлесный холмистый ландшафт — там, в полях, на пустоши, великолепный смертоносный Хейно неоднократно демонстрировал свои исключительные скоростные способности.

Офицер Гюнше учил язык неприятеля. Кроме учебника его справочным материалом была Агафья Фёдоровна Шлыкова из Верхнего Заозерья. Агафья Фёдоровна мыла свято-троицкие полы, работала на кухне и стирала фрицам штаны. Гюнше иногда с ней разговаривал.

— Что ви диелать, руски Агафь Теодор?

— Глазки у картошки вырезаю.

«Русские — это нелогичная и агрессивная нация, — объяснял однополчанам Гюнше. — У них картофель с глазами! Они ножом вырезают картофелю глаза! Итак, мы видим, как русская речь отражает дикость народа, расовую неполноценность славян».

В предчувствии охоты Хейно беспокойно вертел головой и раскачивался на руке хозяина. Все восхищались ястребом, даже собаки смотрели на него с уважением. Хейно был охотником дальнего радиуса действия, запросто брал зайца с самого большого расстояния. Хейно не боялся низких температур. Его рулевые и маховые перья выдерживали исключительное количество нагрузок. Он парил, подчиняя себе любой ветер, был в дружеских отношениях с Нотом, Бореем и Зефиром.

Офицеры с собаками отправились в лес загонять зайца. Барон, окаменев от напряжения, замер на краю поля, поднявшаяся метель превратила его в белую статую с ястребом на руке. Тявкали спаниели, офицеры улюлюкали и распевали во весь голос «Майский жук, лети!». Из ольхи выскочил толстозадый русак, Хейно взмыл над заснеженной пустошью. Ястреб приготовился ринуться вниз и нанести сокрушительный удар косому, но вдруг почему-то стал кругами подниматься вверх. «Хейно, вас махтс ду?» [9] «Хейно, что ты делаешь?» — Прим. ред. — изумлённо прошептал барон.

Ястреб летел за белым голубком с полевой сумочкой — в ней было важное донесение, подробные координаты. Почтарь бил крылышками, спешил в Херово к Гермогену Ивановичу и радисту Петрову, а за ним на страшной скорости неслась фашистская птица: немедленно перехватить связного!

Нот, Зефир, Борей задули со всех сторон, голубок с трудом противостоял силам природы неприятеля. Ястреб набросился на почтаря, он хотел в клочья разорвать его вместе с координатами, но с моря повеяли стрелами внуки Стрибога и отогнали любимца вражеских стихий.

После захлебнувшейся атаки поражённый неудачей ястреб снизился до малых высот, приметил зайца, ринулся на него, схватил когтями, долбанул клювом по голове и стал терзать грудную клетку, чтобы поскорей добраться до ещё бьющегося сердца.

Хейно хмуро принимал поздравления с удачной охотой от офицеров и спаниелей. Он слышал, как в рощах хохочут над его бессильной яростью Сирин, Гамаюн и Жар-птица. В решающий момент они находились в состоянии полной боевой готовности и вылетели на подмогу связисту, но внуки их опередили.

Почтарь добрался до Херово, его головка была в крови, сломанная лапка висела на тонкой коже. Гермоген Иванович передал радисту доставленные координаты. Через несколько минут их узнали на наших зенитных позициях. На следующее утро Рёконскую пустынь накрыл шквал огня. Потомок крестоносцев и Хейно погибли. Агафья Фёдоровна спаслась — она в монастырском подвале вырезала глазки у картошки. Голубок поправился — Калибанов до краёв налил крылатому связисту.

С Рёконьки в штаб Жемойтеля вернулись с задания только сапёры и радист Петров. В районе деревни Сутоки геодезическая служба попала под огонь «Юнкерса». Этот «Юнкерс» хотел во что бы то ни стало покончить с разведчиками, которые укрылись в небольшом леске: ревел над головой и сбрасывал свои килотонны. Летягин с птицей Гамаюн, похожей на пушистого дикобраза, не могли с ним ничего поделать. Свободно маневрирующей парой они вели боевые действия на малых дистанциях и виражах, мастерски срывали атаки противника. Гамаюн делала развороты «блинчиком», затем дерзко уходила в петлю Нестерова. Летягин менял направление полёта и за счёт кинетической энергии набирал высоту. Предвосхитив маятниковое патрулирование Покрышкина, пара сдвинулась в сторону от солнца и выстроилась «этажеркой». «Юнкерсу» удалось уйти из-под удара птицы, но он немедленно попал под огонь Летягина. Однако вражескому самолёту ничего не делалось, словно заколдованный, он продолжал манёвры.

Расстреляв весь боекомплект, пара разомкнула боевой порядок и полетела на базу. «Юнкерс» выиграл господство в воздушном пространстве над Глуховым, Болотницей и Сутоками. Калибанов белкой забрался на вершину сосны, он решил сбить «Юнкерс» из винтовки. Вражеский бомбардировщик вошёл в режим пикирования, его неубирающиеся шасси были похожи на выпущенные когти, радиатор напоминал раскрытую акулью пасть. С диким воем «Юнкерс» стал выходить из пике, готовясь забросать бомбами отряд геодезиста. «Ну, завёл свою шарманку, лапотник, подставляй брюхо, фашист, сволота», — прошипел Калибанов. Дождавшись, когда пикировщик подвиснет на выходе, Демьян Власьевич прицельно жахнул в мотор и баки. «Юнкерс» завалился на бок, но выровнялся, снизился до верхушек елей и на бреющем полёте стал херачить из бортового оружия по одиночному бойцу на ветке. Бывший начальник Мшавы видел сидящих в кабине «Юнкерса» стрелка и авиатора. Он потрясал винтовкой и кричал: «Я его сын, а ты голошмыга, нет тебе амнистии, сейцас в гудок тебе втетерю!» Самолёт с рёвом кружил над самозванцем, тарахтел MG-15, но Калибанов оставался невредим.

— Мне кажется, что Демьян Власьевич слишком много на себя берёт, — сказала сыну слабеющая Анна Гермогеновна. — Васенька, мне очень грустно прощаться с тобой и с собой.