Павел Селуков - Добыть Тарковского

Кентавр проработал. То есть он проработал десять лет, получил однушку, а потом еще девять лет и десять месяцев, когда вышла драма. К драме Кентавр приковылял со смешным возком или, как сейчас говорят, бэкграундом. Мне даже неизвестно, знал ли он женщину или только мечты о ней. Через год после армии и всяческих побоев Кентавр заболел экземой. Я не врач, скажу только, что он стал распространять запах. Я имел неудовольствие много раз ездить с ним в одном лифте, когда потный Кентавр возвращался с работы. С ним вообще произошел какой-то гормональный сбой, потому что и бедра сильно раздались вширь, и грудь отросла. Кентавр пил пиво, ходил на завод, смотрел телевизор и читал книги. Девятнадцать лет.

Никуда не ездил, ни с кем особо не дружил, всегда улыбался едва-едва и будто бы был доволен своим бобылячеством. Когда же он съехал от родителей, людей бесхитростных до того, что отец называл его «бабонька», Кентавр успокоился совершенно. «Мой дом — моя крепость», — думал он внутри себя, не понимая, что и татаро-монголы пройдут мимо его крепости, нимало не соблазнившись. Как вы понимаете, Кентавру оставалось отработать на заводе всего два месяца, чтобы заполучить однушку в безраздельную собственность. Он очень любил свою квартиру. Я, например, плевать хотел на все квартиры мира, потому что я не домовитый, а фанфарон и пьяница.

Кентавр был домовитым и рачительным. На заводе он работал в отделе материально-технического снабжения и получал хоть и немного, но без детей и жены достаточно. На завод он ходил пешком, по городам не разъезжал, а всем отдыхам предпочитал футбол и пиво, в крайнем случае — одинокие заплывы на диком пляже. Деньги уходили на лекарства, еду, коммуналку, мебель и всякие штучки-дрючки. Например, в «Икее» Кентавр купил то ли торшер, то ли люстру. Она походила на одноногую цаплю и источала приятный беловатый цвет. Там же он обзавелся аптекарским столом. Креслом с подножником и двумя интересными вазами. На пол постелил вкусно-бежевый ковролин. Потолок сделал навесной, но без вычурности. Выложил хорошей плиткой ванную. За великие скопленные тыщи и под заказ исполнил кухню. Разумеется, все это великолепие нужно было поддерживать в исключительном порядке.

Некоторые люди, когда нечего делать или скучно, идут гулять. Или звонят друзьям. Или включают фильм, который почему-то надо посмотреть, но всё руки не доходили, например — «Гражданина Кейна». Кентавр делал приборку. Мыл холодильник, дополнительно пылесосил, «канифолил» плитку, драил газовую плиту, обдумывал ремонтик. Ремонтики Кентавр делал не реже одного раза в два года, чтобы освежить и вообще... Что — вообще, Кентавр не знал. Он то нагружал себя всякими занятиями и буквально шуршал по дому, то впадал в страшную меланхолию и вечерами напролет дул пиво под спортивный канал. Кому-то это покажется странным, но честным с самим собою он был, именно когда дул пиво, а не когда шуршал. Шуршал он единственно оттого, чтобы не думать о своей судьбе. Однако постоянно не думать о судьбе сложно, тем более когда ее нет. Но и думать тоже мучительно, а без анестезии пятью банками пива даже и решительно невозможно.

Тем не менее квартирные дела скрашивали Кентавру жизнь. Еще более ее скрашивала мысль о собственности, ведь до заветных документов оставалось всего два месяца. Драма разыгралась в пятницу. Точнее, ее пролегомены. Во всем дальнейшем я не склонен винить Кентавра, потому что «несуны» как производственное явление появились черт знает когда. Кентавр просто играл по правилам, не особо задумываясь над их правомерностью. Скажем так, с завода тащили все. Кто краску, кто валики, кто нужные на даче железки, кто пеноблоки, кто полмешка цемента, чтобы дырку в ванной заделать, кто инструмент, а кто медные кабельки. Некоторые выносили с размахом, но таких ловили. Кентавр выносил умеренно. Бросит метровый кабелек в кузовок под ветошь, сдаст с водилой рублей за пятьсот-семьсот, да и накупит пива. Девятнадцать лет так вот приторговывал. Без жадности.

А в пятницу Кентавра Верещагина поймали. Охрана сменилась, новеньких наняли, а те решили постараться. Они ничего дурного не хотели, они хотели произвести впечатление своей ретивостью. Кентавр выезжал с завода пустым. Обычно охранники только заглядывали в кузов, но никогда не залезали, потому что лень. А тут молодой парень взял и залез. Кентавр в кабине сидел, когда его позвали. Точнее, охранник спрыгнул, открыл дверь и помахал огрызком кабеля. Кентавр сглотнул и тут же стал потеть как ненормальный. Охранник проводил его к начальнику ОМТС Светлане Аркадьевне. Светлана Аркадьевна, в смысле труда, была женщина своеобразная. Например, когда она заведовала первым производством, то могла прийти на работу в три часа ночи, чтобы проверить, посмотреть, соблюсти.

Иными словами, сунуть свой нос и дополнительно убедиться, что все идет именно так, как идти должно. Если завод мог бы воплотиться в человека, заиметь сердце, губы, глаза и прочие атрибуты, Светлана Аркадьевна бросила бы детей и мужа и пошла бы за этим принцем хоть на край света — так она любила родное предприятие. Сказать, что поступок Кентавра ее потряс, это не сказать ничего. Поэтому утром понедельника Кентавр пошел на дисциплинарное собрание. Он был наряден и мрачен. Он думал, что его лишат премии, или заставят перерабатывать, или снимут с почетной доски возле проходной. Лучше уж премия, думал Кентавр, шагая сосновым лесом на завод. Или переработка. На доске фотография хорошая. Будто и не «бабонька». На Алена Делона чем-то похож. Или на Бельмондо. Где-то между. Порода.

Дисциплинарное собрание проходило в кабинете Светланы Аркадьевны. Там была комната для переговоров, довольно вместительная, с кожаными пухлыми креслами, длинным столом и жалюзи. Когда Кентавр вошел, там уже сидели его коллеги: Тимоха, Вано, дядя Гриша, Самвел, Чупа и Самокат. Во главе стола, на княжеский манер, прямая, как мачта, сидела Светлана Аркадьевна. Она и начала:

— Садись, Михаил.

Кентавр сел и сложил руки на груди. Светлана Аркадьевна обратилась ко всем:

— Мы здесь собрались, потому что в пятницу Михаил Верещагин украл с завода медный кабель.

Тимоха, Вано, дядя Гриша, Самвел, Чупа и Самокат сделали лица. Тимоха воскликнул:

— Миша, как ты мог?

Дядя Гриша крякнул. Самвел качал головой. Вано смотрел в окно. Чупа и Самокат играли бровями. Все они тоже предостаточно украли с завода, в том числе и в пятницу, но квартир своих еще не отработали и поэтому даже сочувствующих взглядов на Кентавра не бросали.

Довольная общей реакцией, Светлана Аркадьевна продолжила:

— Я хочу тебя послушать, Михаил. Объясни нам, зачем ты это сделал?

Кентавру вопрос показался нелепым. Он это сделал, потому что так делают все. И из-за денег, конечно. Но главное — потому что все. Тут ему отказало чувство самосохранения. Я бы рекомендовал Кентавру ссылаться на болезнь и нехватку денег на лекарства. Даже производственную женщину можно растрогать таким мотивом. Но Кентавр сказал, что было.