Павел Селуков - Халулаец

— Мы же все решили, милый? К чему эти эмоции?

— Немедленно отдай телефон!

— Хорошо. Но если ты со мной выпьешь за освобождение.

Мне уже было все равно, лишь бы она не позвонила жене. Бегать за ней по всей квартире, драться и царапаться у меня не было сил. Я был глупым омулем, выброшенным на берег Байкала.

Бутылку коньяка мы приговорили за полчаса. Василиса отбросила полотенце и склонила раздеться меня. Быть голыми, но не заниматься сексом, а говорить — вот что, по ее мнению, было круто. Потом нам пришлось одеться, потому что надо было сходить за второй бутылкой. К ее исходу Василиса достала из сумки красную помаду и ярко-ярко накрасила губы. Потом продефилировала по кухне и сказала: «Я одета в одну помаду!» Я схватился за голову. Конечно, я опьянел и смотрел на жизнь легкомысленно, но не до такой степени. Хотя нет, до такой, потому что мой член стал набухать. Я сопротивлялся наваждению изо всех сил.

— Когда твоя жена вернется?

— В семь вечера.

— Вариантов два. Либо едем в отель, либо звоним ей по громкой связи и объясняем ситуацию.

— Какую ситуацию?

— Ну, что мы вместе и все такое.

— А мы вместе?

— А разве нет?

— Нет.

— Почему это нет?

— А почему да?

— Мы сидим голые на твоей кухне и пьем коньяк. Наверное, поэтому.

— Это ничего не значит. Я каждый день с кем-нибудь сижу на кухне голый и пью коньяк.

— Врешь. Ты вообще не пьешь.

— Не пью. Я и сейчас не пью, а просто делаю вид.

— Прикалываешься надо мной, да?

— Чуть-чуть.

— А зачем?

— Тебе пора, Василиса. Допиваем, и ты уходишь. Договорились?

— Ты кое-чего не понял, Олег. Я никогда, слышишь, никогда от тебя не отстану! Ты — мой. Смирись с этим. Прими как факт. Жена, работа, все твои размышления... Они ровным счетом ничего не стоят, потому что ты — мой!

— Ты это щас серьезно?

— Серьезней некуда. Как Сид и Нэнси. Хочешь, вены вскрою?

— Не надо. Давай я поставлю Сида и Нэнси?

Панк заполнил кухню. Пользуясь шумом и тем, что Василиса слушала песню, я ушел в туалет и позвонил в полицию. Не знаю, зачем это сделал. Мне эта идея показалась блестящей. Я понял, что иначе мне от Василисы никогда не отделаться. Я думал ее обидеть. Думал, полиция ее вышвырнет или увезет в участок и выпишет штраф. Я хотел сделать подлость, чтобы оттолкнуть Василису от себя. Чтобы она больше не приходила. Такую демонстративную подлость. Как по щекам отхлестать. Показать ей, насколько она мне не нужна.

— Дежурная часть.

— Алло, ко мне в квартиру вломилась пьяная девушка. Она дебоширит. Я думал, она свидетель Иеговы, а она ворвалась и дебоширит. Помогите, пожалуйста.

— ФИО, адрес.

— Олег Степаныч Рудаков, Докучаева тридцать восемь, квартира сто двадцать.

— К вам выехал наряд. Ждите.

Я съел зубчик чеснока, сжевал кофейное зернышко, вышел из туалета и оделся. (Зубчик и зернышко я захватил по дороге в туалет.) Василиса воззрилась.

— Ты чего оделся?

— Я совсем забыл. Бабушка может прийти. Зачем травмировать старушку?

— Старушку действительно травмировать не стоит. Хотя мое тело не способно никого травмировать. Разве что восхитить.

Василиса сладко потянулась и огладила груди. Потом медленно оделась, как бы застывая в интересных позах. Затренькал домофон.

— Это кто?

— Бабушка, наверное. Одевайся, я открою.

Наряд полиции состоял из двух крепких мужиков. С усами и без. Со мной заговорил усатый:

— Что у вас случилось?

— Открыл дверь. Думал, святоши проповедовать пришли. А она ворвалась в квартиру и давай пить коньяк на кухне. Я ее пробовал выгнать, а она царапается и кричит, что вичевая. Нафиг надо. (Про вичевую я наврал.)

— Понятно. Щас разберемся.

Когда полицейские вошли на кухню, Василиса курила в форточку. Я старался не смотреть ей в лицо, но все равно посмотрел. Безмерное удивление и почти такая же брезгливость. Почему-то у меня в сердце похолодело. Я вытянул руку и ткнул пальцем в Василису:

— Вот она, дрянь пьяная! Забирайте ее. Это она ко мне ворвалась.

Василиса молчала. Она не пыталась оправдаться, что-то объяснить или наорать на меня. Она просто молчала и как бы ощупывала глазами мое лицо.

— Пройдемте с нами, девушка. У вас паспорт есть?

Безусый взял Василису под локоть.

— Володя, да она совсем бухая!

— Так и запишем. Это ее сумка?

Я не мог оторвать глаз от Василисы и молча кивнул. Содержимое сумки посыпалось на стол. Усатый воскликнул:

— Да это же наркотики! Сережа, зови понятых. Здесь пятерка весом, не меньше. Похоже, «соль». Спасибо вам большое, молодой человек, вы помогли...

Я задохнулся. Пятерка весом. Десять лет сроку. Это конец. Василиса там умрет. Сейчас она этого не понимала. Она все так же молча ощупывала мое лицо. Она была убита моим предательством. А я внутренне завыл. Я выл как псина, а когда безусый шагнул за понятыми, я ребром ладони перерубил ему кадык. Усатого я убил ножом. Он успел вскочить со стула, но дальше я ему шанса не предоставил. Скакнул навстречу и три раза погрузил кухонный нож в широкую грудь. На автомате добил безусого.

— Уходим, Василиса!

Девушку била крупная дрожь.

— Куда?

— Тела прятать бесполезно. В дежурке знают, куда они уехали.

— И что?

— Ничего. Рвем когти на юга. Мне пж светит. У тебя документы с собой?

— Да.

— Все, уходим!

И мы ушли. На такси. В сторону Абхазии. Журнал остался на кухне. Жене я так и не позвонил.

Живу как по маслу, а иногда проснешься и вдруг спрашиваешь себя: Андрей, а хороший ли ты человек? И голос, главное, такой, будто с тобой далекий космос разговаривает. Почему? Откуда? Фиг его знает. А отвертеться не получается. Я так-то очень двуличный человек. То есть не двуличный, а вроде как артист. Страсть до чего люблю прикидываться. От чего угодно отвертеться могу. От армии отвертелся. От тюрьмы три раза отвертелся. От алиментов даже отвертелся вместе с предыдущей женой.

А еще я с людьми лажу. Не знаю. Само собой выходит. Бессознательно. Например, звонит мне Сивый и говорит: пт, братан! А я такой: пт, фартовый, как сам? А он: ништяк, прошвырнемся? А я: да без бэ, сам знаешь, а он: ага-га, ага-га, а я: ага-га, ага-га. Душа в душу, короче.

Или вот звонит мне Валерий Игоревич. «Здравствуйте, Андрей». «Добрый день, Валерий Игоревич». «Я звоню вам по поводу объекта...» «Простите, что перебиваю, но по поводу объекта вы можете совершенно не беспокоиться, потому что вчера подвезли материалы и бригада уже приступила к работе. Я держу руку на пульсе и буду еженедельно сообщать вам о ходе строительства». Как-то так, в общем. Врожденные кривляния. Или я фильмов в детстве пересмотрел. Фиг его знает. Своя душа — потемки.

А еще я люблю противоречить из чувства противоречия. Тоже так себе черточка. Я поэтому, кстати, и не женюсь вторично, а просто живу, минуя свадьбу. На свадьбе клятвы надо говорить, а я когда клянусь, то сразу думаю, как эту клятву нарушить. Я с детства такой. Я «нельзя» как «можно» воспринимаю, а «можно» как «надо подумать».