Эльке Шмиттер - Госпожа Сарторис [litres]

До встречи с Михаэлем у меня никогда не возникало желания уйти. Однажды, еще во время свадебного путешествия, я стояла на балконе в горах и подумала: «Ты можешь спрыгнуть». Это был деревянный балкон с парапетом, который доходил мне до талии, на нем висели ящики с геранью, но у меня точно бы получилось, пусть и без особой грации. Мы жили на третьем или четвертом этаже довольно большого отеля, который совершенно справедливо назывался «Альпийский вид»; чудесная панорама на несколько пиков почти три тысячи метров высотой, а далеко внизу, под обрывом, – каменистый ручей; я бы разбилась там, в ледяной воде, и даже ничего не почувствовала; это точно было бы смертельно. Мы с Эрнстом поужинали, а потом посидели в баре с компанией из Рурской области; мы очень развеселились, и я слишком много выпила. Я пошла наверх одна, пообещав Эрнсту, что скоро спущусь обратно; впрочем, его это не тревожило, он был совершенно в своей стихии. Как сильно бы он меня ни любил, ему было сложновато проводить наедине со мной целые дни, с утра до вечера, без друзей и без клуба, без привычного окружения и без Ирми; мы оба не подумали, что такое свадебное путешествие. Мы поехали в Альпы, потому что на море мне было бы слишком жарко, а Эрнст хотел говорить на отдыхе по-немецки. И теперь перед нами раскинулись горы высотой три тысячи метров, зеленые почти до самых вершин, со снежными шапками, но Эрнст не мог подниматься так высоко, а одна я гулять не хотела; поэтому мы все время сидели под зонтиком на террасе отеля, но для игры в скат нас было слишком мало. Вечерами я наряжалась к ужину – возможно, чуть элегантнее, чем следовало, – и вызывала всеобщее восхищение, но поскольку вокруг уже разошелся слух, что у нас свадебное путешествие, к нам за столик никто не подсаживался; люди не хотели мешать молодоженам. Так что мы съедали по три блюда каждый, дважды в день; после обеда я ходила плавать в открытый бассейн, пока Эрнст спал в номере или читал газету, а потом снова наступало время ужина в ресторане. Спустя неделю Эрнст познакомился с той компанией из Рурской области, веселыми людьми постарше нас, пока я купалась – они сидели на террасе, пили пиво, играли в карты и, разумеется, пригласили незнакомца присоединиться. Когда мы спустились вместе к ужину, раздались бурные приветствия, в итоге я слишком много выпила, и из-за этого мне стало грустно. Когда я, слегка пошатываясь, вышла на балкон, вокруг царила глухая тьма, только внизу блестел ручей. До того момента я успешно запрещала себе думать о Филипе, но теперь меня одолели мысли; он сейчас тоже занят приготовлениями к свадьбе, но поедет не в Альпы, а в Ниццу или в Венецию, и не с одноногим общественником, а с дочерью банкира, которая бегло говорит по-французски и принимает парикмахера прямо у себя в комнате. Я подумала, что могла бы оказаться на месте Лианы Вестерхофф, если бы не была так наивна и не спряталась бы в собственном несчастье, как мышь. Я не верила, что у него были дурные намерения изначально; вспоминала его письма и жалела, что их сожгла, – я бы с удовольствием перечитала их, чтобы убедиться: он оставил меня не по собственной воле; конечно же, ему пришлось жениться на деньгах, чтобы спасти имение от огромных долгов, его точно заставила мать; несомненно, он по-прежнему меня любит. Я представила, как соберу чемодан и исчезну рано утром, вернусь в Л. и просто скажу ему, что еще не совсем поздно; представила его счастливое лицо, ведь это станет нашим спасением. Я вернулась в комнату, принялась вытаскивать из-под кровати пустой чемодан, ударилась головой, села на ковер и вдруг зарыдала; еще никогда я не чувствовала себя такой несчастной: я не могла вернуться, я была совершенно пьяна, но все равно понимала, что уже ничего не сделаешь; теперь мне придется расхлебывать кашу, которую я сама же и заварила, я проведу свою жизнь с Эрнстом, даже если мы больше никогда не поедем в Альпы; я больше никогда не увижу Филипа, и он больше никогда обо мне не услышит – тот раз, когда я дала объявление в «Курьер», был последним. Спотыкаясь, я снова вышла на балкон, прислонилась к ограде с геранями и смотрела вниз, пока не закружилась голова; все продлится лишь секунду, будет выглядеть как несчастный случай, пусть и с небольшой натяжкой; много храбрости не требовалось, но все же мне ее не хватило. Я пошла в ванную, умылась ледяной водой, немного подкрасилась, очень медленно спустилась вниз и села поближе к Эрнсту, он, разумеется, меня обнял и продолжил рассказывать историю; я прекрасно знала эту историю о его коллеге, который забронировал автобусную поездку в Париж, но по ошибке уехал в Болгарию, – история была почти такой же долгой, как этот вечер, но все же не такой долгой, как наш брак, который, как я думала с тех пор, продлится вечность.

Было только без четверти три, но я уже нервничала. Я начала представлять, как он незаметно уходит из дома. Он рассказывал мне, что Карин часто спит одна, в их комнате, потому что он возвращается домой поздно вечером, а она встает рано утром – из-за детей и по привычке; так дочери пекаря и театральному работнику пришлось выстроить свои будни. Я задалась вопросом, какова была их интимная жизнь; это мы не обсуждали никогда. Сложно было представить, когда у них вообще доходило до этого, ведь в течение дня было неудобно Карин, на выходных в доме были дети, а по ночам они обычно спали раздельно. В свадебное путешествие они не ездили, потому что Карин не хотела никуда ехать из-за довольно большого срока беременности, и, возможно, это стало облегчением для обоих; я не представляла, что можно обсуждать с Карин, кроме ее магазина и семьи; вряд ли она увлекалась акварельной живописью или теннисом, разве только мини-гольфом, но мини-гольфом вряд ли увлекался Михаэль. Их брак был на несколько лет короче, чем наш с Эрнстом, но это ничего не значило; уже через три года все становится одинаково, если идет более-менее хорошо. И все же их брак отличался от нашего; думаю, для Карин Михаэль стал чем-то вроде встроенного шкафа; все, что не вписывалось в ее жизнь, можно было просто убрать, только жизнь уже наступила: дом, магазин и Л., родители, бабушки и дедушки, дети, а позднее – внуки, исключительно практичные, надежные люди, которые воспринимали все, на что не могли повлиять, как погоду. У нас с Михаэлем все только начиналось; я почти ничего не взяла с собой и не ставила никаких целей. Я хладнокровно спланировала эту ночь, но чувствовала себя как девушка на аллее, как женщина в глохнущей машине: я чувствовала себя собой.

Из города донесся колокольный звон. Я решила, что до половины четвертого переживать не стоит; ведь могла случиться любая ерунда, например, перед отелем не было машин, а Л. такой маленький; разумеется, будить никого не станешь, просто дождешься, пока вернется ночное такси; возможно, кто-нибудь поехал в Ф., это может занять больше часа, а заказать поездку заранее Михаэль, конечно, не мог – если бы им позвонили домой и уточнили, действительно ли господину Шеферу нужно подать машину без четверти три ночи к отелю «Драй Кайзер», разразилась бы катастрофа.