Мария Амор - Роза Галилеи

— Потому что нет в мире справедливости, даже в кибуце, — недовольно бурчит Рина, переводя взгляд с моего шоколадного мороженого на свой выпирающий животик. Рядом с толстушками мне всегда неловко за свою худобу.

— Людям кажется, что высокомерие оправданно, — рассуждает Рина, — и что за красотой и многозначительным молчаливым курением непременно скрывается что-то значительное.

Я смотрю на нее с уважением и рада возникшему взаимопониманию. Ну и пусть болтают, будто Рина пришла в кибуц, отчаявшись найти жениха в городе! Какая разница, из-за чего пришел сюда каждый из нас? Я здесь тоже не потому, что начиталась пророка сионизма Теодора Герцля. Мы с Риной обе, по тем или иным причинам, не шибко преуспели в городе, и обе надеемся, что в постоянном интенсивном общении кибуца люди оценят нас по нашим человеческим качествам.

Поздней осенью на территорию Итава въехали громадные полуприцепы и привезли бетонные панели новых домов. Через несколько месяцев вырастает целый ряд серых двухэтажных комплексов. Жилье распределяют парам по жребию, нам выпал второй этаж, зато с большим балконом. Напротив поселились вместе Рина и Эльдад. Скорпион заслужил быть их тотемным животным.

Одновременно проходит торжественная церемония посвящения друг друга в полноправные члены кибуцного товарищества. Все собираются в столовой, перед каждым список имен. Хозяйство самого Итава по-прежнему совершенно не рентабельно, но быть в нем пайщиком все же приятно. К тому же член нашего кибуца одновременно становится и членом движения «Объединенный кибуц», а оно гарантирует социальные и финансовые права всех своих товарищей.

Все сосредоточенно склонились над списками — ставят галочки, кого-то вычеркивают. Я уверена, что моя кандидатура пройдет, за время совместной жизни я стала если не популярной, то, по крайней мере, совершенно своей. Интересно, как проголосует Шоши? Я ставлю против ее имени галочку. Простушка продолжает гоготать и в каждой бочке быть затычкой, но с каждым ее неудавшимся романом (а таких все больше и больше) я все терпимее. Может, этот процесс не обязательно говорит о доброте моего сердца, но не моя вина, что у Шоши такой непреодолимый разрыв между внешней красотой и внутренней простотой. Однако мы живем бок о бок больше двух лет, и ее общество больше не мучительно для меня, тем более что Рони наверняка уже понял, какой невеликой потерей она оказалась. Если бы Шоши сама ушла из Итава, я бы, естественно, не печалилась, но она, как и остальные, отдала нашему кибуцу пару лет и наверняка тоже пережила пару не слишком приятных минут, наблюдая за мной и Рони. Она, как и Коби, пришла в кибуц в поисках лучшего будущего, чем то, что ждало ее в городке развития. Это достойно уважения. Своим упорством и выдержкой товарищ Шоши заслужила полное право на пребывание здесь.

Впервые в жизни я должна влиять на судьбы других людей! Я, которая до сих пор неспособна толком управлять даже собственной!

— В кибуце никто не решает ничего за самого себя, зато решает все за всех остальных, — шутит Тали.

Теперь я чувствую мощь этой групповой поруки. Поднимаю голову, и мой взгляд встречается со взглядом Коби. Тот непривычно серьезен. Я улыбаюсь ему. Пусть догадается, что я за него. В моих глазах бывшего уличного хулигана спас его роман с Авиталь, славной полненькой коротышкой. Как-то после ночного дежурства я будила тех, кто должен вставать в четыре, дверь комнаты Авиталь распахнулась под моим стуком, и я на секунду увидела их обоих, совершенно обнаженных, еще крепко спящих. Я сразу прикрыла дверь, надеясь, что меня даже не заметили, но впечатление не стиралось. Двое обычных ребят, не самых красивых, не самых умных, с которыми можно было спорить или смеяться, вдруг предстали какими-то греческими богами. Белое, с большой грудью, тонкой талией и крутыми бедрами тело Авиталь покоилось в объятиях темных мускулистых бугров Коби, и в их позе было столько удовлетворенной страсти и непреходящей нежности, что они показались мне Паоло и Франческой с гравюры Доре.

Тали сомневается в искренности чувств Коби и предсказывает этим отношениям недолгий век: что общего у вставшего на путь исправления хулигана и благовоспитанной хорошистки из Кфар-Сабы? Но я вспоминаю их сплетенные тела и думаю, что даже если это не навеки, то все равно никто не обнимает женщину во сне ради того, чтобы его приняли в члены Итава. Мы с Рони тоже разные. И все же трудно поверить, что Коби задержится в месте, где нет ни наркотиков, ни пьянок-гулянок — только зной да работа, а развлечения заключаются в песнях у костра, просмотре фильмов в столовой и в игре в бридж в комнате отдыха.

Прямо скажем — желающих жить в Итаве меньше, чем хотелось бы, и планка для приема невысока. Разумеется, и Рони, и я, и Шоши, и даже Коби, все оказываются принятыми. Из сорока кандидатов, начавших этот путь, мы — одни из самых первых, у нас уже почти незыблемые права первородства. Не принят только неловкий убогий зануда Шломо, из тех, кого все избегают, не имея мужества прогнать. Он — ипохондрик, из-за множества недомоганий пропускает рабочие дни и обожает описывать свои неприглядные симптомы. Бедняга явно надеялся, что в кибуце люди будут вынуждены общаться с ним, и действительно его довольно долго терпели, но голосование предоставило возможность избавиться от этого наказания. Жалко его, но облегчение сильнее. Он все же не поэтесса Рахель и навряд ли покроет себя славой, так что суда истории мы не боимся. Несчастный Шломо собирает манатки, и в конце недели его отвозят обратно в Тель-Авив. Там он, конечно, тоже никому не нужен, но в большом городе это не так обидно. Все уговаривают себя, что и для него это самое лучшее.

Часть солдат-поселенцев уже оставила Итав, и народу у нас сильно поубавилось. Кибуцное движение продолжает давать объявления в газетах, призывающие семьи и одиночек участвовать в благом начинании, но мало кто соблазняется, люди хотят учиться и путешествовать, а не пахать и сеять. Поэтому всех подбодрило долгожданное переселение к нам Дани и Галит, только мне обидно, что Рони уговаривал Галит куда старательней, чем меня.

— Саш, при чем здесь это! Ты же прекрасно знаешь, что я уговаривал ее из-за Дани! А насчет тебя, я хотел, чтобы ты приняла самостоятельное решение! Это и твоя жизнь!

Ах, как хотелось бы, чтобы Рони потерял из-за меня голову, наделал глупостей, чтобы страстно подбивал на безумства, но непохоже, что это когда-нибудь произойдет. Иногда я все же не выдерживаю и нарушаю зарок, спрашиваю:

— А ты вообще меня любишь?

И он с легкой ноткой раздражения и обидно обыденно отвечает:

— Ну конечно люблю!

По сути возразить нечего, только это совсем лишнее «конечно» — как ножом по сердцу. Можно, разумеется, устроить сцену и выдавить из него дежурные уверения, но я уже знаю, что счастья это не подарит.