Мария Амор - Роза Галилеи

Через две недели Тали и Амос погрузили на грузовик свои пожитки и укатили, наобещав навещать. Я смотрела вслед машине, а на душе была тоска, как будто меня забыли. Осиротевший детский домик заперли. Казалось, из кибуца улетучилась душа. Стало ясно, что этот уход означает конец счастливых времен.

Так оно и оказалось. В один из вечеров нас с Рони удостоил своим посещением Ицик и сообщил, что на данном этапе Объединенный кибуц принял решение расселить семейные пары по более обжитым кибуцам, оставив здесь только одиночек.

— Мы пришли к выводу, что здесь пока нет необходимых условий для семей, для детей. Мы зазываем людей уже почти три года, но, несмотря на тяжелое экономическое положение, семьи с детьми сюда не идут. Если кто и готов жить в Бике, то выбирают более благополучные Нааран и Гильгаль или мошавы с частными хозяйствами, вроде Аргамана и Гитит. Ликуд начал поощрять строительство в Иудее и Самарии, у людей появилось множество вариантов, и многие предпочитают поселки городского типа. В Эфраиме коттедж для молодой семьи стоит гроши… Абсорбция семьи в кибуце требует большого вклада, и нет смысла тратить деньги впустую.

Я боюсь, что Рони, вложивший душу в Итав, будет убит. Вдруг он пожалеет, что женился? Вдруг скажет: «Ну, раз так, то…», — но Рони спокоен:

— Ицик прав, Саш. А что нам предлагают?

Такой он, мой Рони, во всем видит лучшую сторону, новые горизонты и возможности. Пока я приживаюсь, привязываюсь к старому месту и опасаюсь перемен, он уже открыт для новых перспектив. Вот и сейчас, проводив Ицика, говорит:

— Я перерос Итав. В большом кибуце я могу найти себе лучшее применение.

Рони понравился кибуц Гадот, и мне тоже. Он похож на Гиват-Хаим, только поменьше, и не в прибрежной части страны, а на севере, в Верхней Галилее, у подножья Голан. Дорога в Гадот пролегает через Тверию, под эвкалиптами вдоль берега Кинерета, оттуда петлями поднимается на луга Верхней Галилеи. На поворотах видна голубая арфа Тивериадского озера, утопающего в зелени холмов. От Рош-Пины, с перекрестка Маханаим, до Гадота надо добираться попуткой. Гадот значит «Берега», берега Иордана, разумеется. Кибуц лежит в долине реки, поросшей туями и эвкалиптами. До шестьдесят седьмого года поселение непрестанно обстреливалось с сирийских позиций на Голанах, откуда вся долина виднелась как на ладони, но после победы в Шестидневной войне Голаны отошли к Израилю и сирийскую базу превратили в монумент героизму жителей кибуца.

В знаменитой израильской песне поется, что пока не повернут вспять воды Иордана, мирная жизнь долины останется нерушимой. Бомбоубежища давно закрыты. Вместо них утопают в цветах ряды маленьких домиков. Детские ясельки и садики с качелями и песочницами полны детишек, а в центре поселения высятся бетонная столовая и огромный стеклянный концертный зал. В конце тенистой аллеи ждет наступления длинного лета голубой бассейн с зелеными лужайками и белыми лежаками.

Но все меркнет перед кибуцным магазином. В Итав завозят лишь сигареты, тампоны, масло для загара, пиво да жетоны для телефона-автомата. Ничего больше никому и не требуется. А здесь высокая покупательная способность провоцирует кучу потребностей: глаз разбегается от ассортимента клетчатых мужских рубашек, женских кофточек, шлепанцев, декоративных подушек, игрушек, картинок в рамочках, плетеных салфеточек, вазочек и прочих предметов, облагораживающих быт. Становится очевидно, что Итав был просто трудовой колонией.

— У нас чудесные возможности для воспитания детей, — вкрадчиво повествует глава приемной комиссии. — В областном колледже в Тель-Хае предлагаются интереснейшие курсы для женщин, от терапии методом Александра до тканья ковров. Регулярно выступают лекторы, фокусники, мимы… Есть парикмахерская, каждую неделю приезжает косметичка из ближайшего поселка — Рош-Пины, — небрежно, но коварно добавляет тетка.

— А где я буду работать? — Я делаю вид, что руководствуюсь здравыми соображениями.

— Большинство женщин у нас трудятся в яслях и в детских садах. Начальная и средняя школа — тоже здесь, у нас, а старшеклассников возим в районную. Желающим обеспечена возможность сдавать экзамены на аттестат зрелости, самым способным после армии кибуц оплачивает даже обучение в высших учебных заведениях.

Может, и мой поезд еще не ушел?

— А какие тут отношениями между людьми? — допытывается Рони, которого не волнуют косметички и парикмахеры. Рони не спрашивает, где он будет работать, потому что уверен, что любая работа будет для него только начальной ступенькой. Он создан, чтобы стать руководящим товарищем.

Тетка всплескивает руками:

— Изумительные! Конечно, мы слишком большое хозяйство, чтобы все дружили со всеми, нас почти сто пятьдесят человек, но проблем никаких нет. А ты, Саша, такая молодая, ты не боишься, что тебе окажется непросто жить в коммуне? Вдруг общинная дисциплина начнет тяготить? — Она смотрит на меня так, будто подозревает, что именно я способна внести разлад в дружную, незамутненную дрязгами жизнь товарищей.

— Не знаю, может, когда-нибудь и надоест, — сомневаюсь я, честно копаясь в душе, завороженной обещанием велосипеда, — но пока очень нравится.

Так хочется, чтобы приняли! Переезд в Гадот представляется выигрышем в лотерее. Теперь, когда я поняла, что будущего в Итаве у нас нет, желание выходить на полевые субботники в сорокаградусную жару окончательно испарилось. Ночные посиделки у костра с песнями времен первых поселенцев, поедание шашлыков из отловленных дикобразов, подъемы до рассвета, жизнь без телевизора — все показалось детским баловством в отсутствие взрослых.

Пора наконец признаться — ну какой из меня первопроходец, подниматель целины, строитель кибуцев в Стране обетованной? Да никакой! Теперь самой ясно, что все эти два с половиной года я только притворялась, потому что хотела быть такой же сильной, успешной, как все израильтяне вокруг, хотела, чтобы Рони и остальные ребята меня уважали! А на самом деле я люблю жить в неге и комфорте, работать нянечкой в кондиционированном помещении, посещать концерты, учиться на разных интересных курсах — плести макраме или, скажем, серьезно заняться керамикой. Ездить — в порядке общей очереди, разумеется, — за границу, получать вдвое больший личный бюджет, покупать на него в волшебном магазине рамочки и салфеточки, отсыпаться по-человечески до шести утра, загорать у бассейна… Да мало ли какие неограниченные возможности новой, интересной, культурной, богатой, содержательной и красивой жизни открываются в Гадоте! Мимы, фокусники!

Как спешили мы оба: Рони — очаровать новых людей, открыть для себя добавочные пути личного и профессионального роста, я — больше никогда не полоть поганые сорняки! Не остановил даже категорический отказ Гадота пустить к себе мою злую кусачую собаку.