Натан Энгландер - Ужин в центре Земли

— А сейчас чего бы вы хотели?

— Честно?

— Разумеется.

— Чего-нибудь национального — но не немецкого. Мексиканского. Итальянского. Тайского.

— Как насчет китайского?

— Полжизни отдам за китайскую еду!

— «Добрые друзья». — По лицу собеседника Фарид понимает, что прозвучало как декларация, а не как название ресторана. — Это в Шарлоттенбурге, недалеко от «Парижского бара».

Канадец не проявляет признаков узнавания.

— Вы и правда тут новичок, — говорит Фарид.

— Да. И я в ваших руках. — С оттенком смущения в голосе собеседник добавляет: — Я неплохой бизнесмен, поверьте. Но политик из меня вышел бы никудышный. Мы уже слишком хорошо познакомились, чтобы я не знал, как вас зовут.

— Фарид.

Канадца зовут Джошуа.

— Можно Джош. — Когда Фарид предлагает поехать на поезде, канадец показывает ключи: — Вы обделаетесь, когда увидите, какое мне предоставили авто.

Они берут целого сибаса, запеченного в соли, холодную лапшу и острый тофу. Джошуа заказывает пельмени — шаомай и хар гоу — и обильно запивает еду ледяным пильзнером. Фариду кажется, что канадец уже слишком много выпил, чтобы вести потрясающую спортивную машину, в которой они приехали, хотя речь и поведение Джошуа мало изменились.

Они непринужденно рассказывают о своих семьях, о детстве и очень много говорят о плавании под парусом.

Такуми, сплавав с канадцем один раз, не предложил ему уроков.

— Я справился с грехом пополам, — говорит Джошуа. — Был плох, но не настолько, чтобы пришлось проходить обязательное обучение. Мне повезло. Ветер все время дул в нужную сторону.

— Когда идешь под парусом, нельзя рассчитывать на удачу, — говорит Фарид, доливая себе чаю. — Я удивлен, что он позволяет вам выходить на яхте.

— Судя по тому, что вы видели?

— Да, судя по тому, что я видел.

Джошуа улыбается, и смеется, и чокается пивом с чайной чашкой Фарида.

— Честно вам говорю, в тот день я тоже был не на высоте. Но не на высоте наилучшим для себя образом.

Фариду нравится новый знакомый. Что-то в нем есть обезоруживающее.

— Если хотите, — говорит Фарид, — я мог бы дать вам пару уроков.

— Ну что вы, — возражает Джошуа.

— Доставьте мне удовольствие. — Говоря так, Фарид чувствует, что это не просто слова. — Я сейчас не очень плотно занят. Хороший повод отвлечься.

Джошуа поднимает бровь и смотрит Фариду в глаза, словно бы давая ему шанс пойти на попятный.

— Выберите утро, — предлагает Фарид.

— На этой неделе у меня деловая поездка. Но на следующей я тут.

— Превосходно, — говорит Фарид. И, не желая допытываться, поскольку сам не любит, чтобы его допрашивали, все же интересуется, что привело Джошуа в эти края.

— Поверьте, это скучные материи. Не хочется портить ими наш замечательный ужин.

— Знаете, что отец мне говорил? Чем скучнее бизнес, тем более он денежный. Он водил меня мимо самых больших домов в Газе и объяснял: «Здесь живет человек, который делает цемент. А здесь — семья, которая ставит пуговицы тебе на рубашку». Мы стояли около огромной виллы, и он сказал: «Этот особняк выстроен из хумуса и питы, его все строили, кто их покупал». Я был маленький и подумал, что дом и правда сделан из хумуса, прошпаклеван им от пола до потолка.

— Я очень хорошо вас понимаю, — говорит Джошуа. — Да, мой бизнес действительно неинтересный. По сути, я старьевщик.

— Старьевщик с машиной за сто тысяч евро?

— Ближе к ста пятидесяти. В эту спортивную машину встроены всякие спортивные прибамбасы.

— От торговли старьем.

— От импорта и экспорта этого старья. От перепродажи — вот, пожалуй, верное слово. Машина, уточню, арендована.

— Все равно впечатляет, — говорит Фарид. — А импорт-экспорт — это ведь большой зонтик. Многие под ним помещаются, включая меня.

— Я продаю подержанные компьютеры. Подержанные мобильные телефоны. Подержанные ксероксы. Всю технику с чипами внутри. И поэтому мне сейчас надо немного поспать. Должен буду проснуться, когда проснется Пекин, и взяться за телефон.

— Вы не по канадскому времени живете?

— Это жуткий осьминог, а не бизнес… в данный момент моя головная боль — с китайцами.

Джошуа тянется к счету, но Фарид твердой рукой останавливает его. Собеседник явно растроган:

— Это, конечно, неравноценно, но приходите ко мне завтракать перед тем, как мы поплывем. Позволим этому чудовищу повару закупорить нам все артерии, а потом вы научите меня правильно вязать узлы.

Сын Рути сидит в кресле у края балкона, ноги задраны, ступни перевешиваются через перила. На нем семейные трусы и шлепанцы, и Рути чувствует специфический аромат, лесной и сладковато-жвачечный, который примешивается к запаху табака: пятница, начало дня, сын курит утренний косяк.

Охранник, слыша мамины шаги, сигарету изо рта не вынимает, только приоткрывает глаза — один, потом второй, словно ему легче, когда Рути вырисовывается постепенно.

— Ночью тебя не было, — говорит он.

— А ты не позвонил узнать почему.

— Да я и так знаю почему. Как обычно — боялась, что твой дружок испустит дух.

Мать предостерегающе поднимает палец.

— Халас [5] Перестань ( иврит, сленг, из арабского ). . Прояви уважение.

— Мне его уважать? С какой стати? Знаешь, сколько раз я запросто мог погибнуть из-за его идиотской политики?

— В армии, что ли?

— Да, в армии.

— И какая опасность тебе грозила? Ты уничтожал по ночам дома террористов. Дома неживые, они не отстреливаются.

— Тебе не кажется, что это безумие? Пробираться в деревню со взрывчаткой и рушить дома.

— Если бы в них все еще прятались террористы, то возможно. Но там были только родственники. А самих террористов уже не было на свете.

— И это наводит на определенные мысли, не так ли, мама? Предупреждать за пять минут старух, которые ничего не смогут вынести за порог, кроме оливкового масла и портрета Арафата. Жалко, знаешь ли.

— А как еще наказать того, кто уже умер? Это сдерживающая мера.

— Ты так думаешь?

— Я не обязана никак думать. Этим ты занимался, а не я. Ты-то сам как думаешь?

— Я был в армии. Делал, что мне приказывали.

— Значит, сдерживающая.

— Ничего подобного. Наоборот, разжигающая. Это вербовка новых террористов, вот как я, на хер, думаю.

— Так значит, ты виноват, что они засылают к нам террористов?

Она очень это любит, его мама: доставать его своими отрывистыми, цепкими, типа мотивирующими высказываниями и непрошеными житейскими советами. Чем-то напоминает уничтожение домов, думает сын: оказывает действие, противоположное желаемому.

В этом их старом-престаром споре о пользе или вреде тех или иных из многих кампаний Генерала они оба всегда старались не углубляться в прошлое дальше беспорядков не столь давних, не касаться Ливана, Тира — той войны, откуда не вернулся его отец, которого он не помнил.