Марина Аромштам - Белый верх – темный низ [litres]

Наверное, с темпом урока у Валентины Ивановны действительно были проблемы. Но по части «прочных знаний» она старалась, мне кажется. И по части красивого почерка. Красивый почерк советского ученика лежал в основе его обучения.

Интернатские учителя начальной школы были приверженцами старых, проверенных методов. Тут в первых классах еще писали простой ручкой с пером – как в довоенное время и в первое десятилетие после войны: нажим (нажимаешь на ручку – получается толстая линия) – волосок (ослабляешь нажим – и линия становится тонкой). Чернильницы и перочистки (такие маленькие войлочные штучки, о которые вытирали съемные перья ручки) были живыми реалиями. А опрокинутые чернильницы, кляксы и неисправные перья, царапающие бумагу, – проклятием первоклашек. Но без этого почерк не почерк. Он формируется через преодоление трудностей.

И с помощью учительской указки. Если учительнице не нравилось написанное, она подходила к ученику и коротко говорила:

– Руки на стол!

А потом била по этим рукам указкой.

Иногда она говорила:

– Правую руку на стол!

Иногда добавляла:

– А теперь левую! Быстро!

Во второй половине дня Валентину Ивановну сменяла Нелли Назаровна. Под ее руководством готовили домашнее задание. Иногда Нелли Назаровна заступала на смену, а Валентина Ивановна уходила не сразу. И тогда они шли вдвоем между рядами парт и останавливались у парты, где сидел «плохой ученик». Валентина Ивановна перечисляла его проступки (сделал много ошибок в словарном диктанте, так, не выучил таблицу умножения на 2, поставил кляксу в тетради для диктантов, бегал на перемене), а Нелли Назаровна суммировала все это, говорила: «Руки на стол!» – и отвешивала то количество ударов, которое представлялось ей достаточно убедительным.

Бить указкой было такой же рутиной, как заливать чернила в чернильницу и промокать написанное промокашкой.

Но меня-то не били! Это сейчас я могу найти рациональные объяснения: отличница, дочка учителя, каждый день ее забирают домой… А тогда во мне просто жило необъяснимое чувство, что ко мне это не относится. Я ж не какой-нибудь второгодник. И не тот, кому предстоит скоро стать второгодником… Но когда Нелли Назаровна с Валентиной Ивановной двигались по рядам, я, как и все другие, инстинктивно вжимала голову в плечи. А когда они останавливались рядом с чьей-то партой, то больше всего в этот миг мне хотелось оглохнуть – потому что все, кого били, реагировали по-разному: кто-то тихонько вскрикивал, ойкал, а кто-то мог и заплакать… Но это было с другими.

И вдруг…

Валентина Ивановна без единого слова шла по рядам, швыряя на парты тетради для контрольных работ по русскому языку.

– Встаньте те, у кого за четвертной диктант двойки!.. К доске!

«Люди» с двойками обреченно потянулись к доске. Остались сидеть за партами только мы с Сашей Мельником.

– А у вас какие отметки?

Валентина Ивановна, конечно, знала, какие у нас отметки. У нас за диктант были тройки. Но мы должны были сами произнести это вслух. И ужаснуться глубине своего падения. Наши с Сашей Мельником тройки были не лучше двоек, полученных остальными. И нам велено было тоже выйти к доске.

Это была нелепость. Выйти к доске все равно что выйти на лобное место. Каждый, кто там оказался, знал: предстоит публичная казнь. Но сейчас мы нестройной толпой сгрудились у доски, перед пустыми партами. И перед Валентиной Ивановной, стоявшей у стола.

Похоже, на такой случай у нее не было плана. И никаких идей, что она будет делать. Она так и спросила:

– Ну! И что я должна с вами делать?

Саша Мельник впервые оказался на «лобном месте». И ему было ясно, что он совершил преступление. Я ничего не знала о Саше Мельнике, кроме того, что мы с ним учимся в одном классе и никогда не получаем отметки ниже четверки. Я не знала, насколько он преисполнен высокого духа и чувства справедливости. Нам было по восемь лет. И мы еще не читали «Преступление и наказание». Но Саша уже прекрасно знал: за преступлением следует наказание. И когда Валентина Ивановна нас спросила:

– Ну! И что я должна с вами делать? – его чистый звонкий голос разорвал тоскливую тишину:

– Побить нас указкой!

Мне кажется, Валентине Ивановне это понравилось – такая сознательность, проявленная малолетними злоумышленниками. Но она почему-то решила пококетничать с приговоренными:

– Побить? Вас много, а я одна!

«Вас много, а я одна!» – это девиз любого советского бюрократа, продавца советского магазина, парикмахера советской парикмахерской, советской медсестры, берущей соскоб на яйцеглист у учащихся всей параллели (девочки строятся перед дверью, мальчики – у стены, штаны расстегнуть заранее!).

Но я хочу повторить: у Валентины Ивановны не было плана действий. Ее действительно развлекло простодушное заявление честного Саши Мельника. И, наверно, порадовала та искренность, с которой оно было сделано. Только поэтому Валентина Ивановна включилась в эту игру: «Вас много, а я одна». Но у игры, казалось бы, не было продолжения. Какое могло быть у нее продолжение?

И тут Саша Мельник вдруг просветлел лицом. У него расправились плечи. Он даже как-то вырос.

Сашу Мельника озарило!

И его чистый голос опять прорезал тишину:

– А мы сами себя побьем!

– Да? – Валентина Ивановна радостно удивилась. И тут же согласилась: – Сами? Ну что же – пожалуйста.

Саша Мельник, Великий мальчик! Я не успела ему позавидовать – его умению находить выход из положения. Все было слишком быстро. А Саша – я чувствовала – пламенел.

В жизни всегда есть место подвигам!..

Невидимый жар, пламя торжествующей справедливости передалось и мне. Саша Мельник призвал нас на подвиг. Он решил все за всех. Он лишил остальных возможности проявить малодушие.

– Кто первый? – игривым тоном спросила Валентина Ивановна.

И Саша шагнул к столу.

Безумству храбрых поем мы песню!

Саша взял в правую руку указку и изо всех сил ударил себя по левой руке. Два раза. Лицо его сморщилось (я стояла не прямо за ним, а чуть сбоку и видела), но он нанес бы и третий удар. Он уже замахнулся…

– Достаточно! – сказала Валентина Ивановна. – Для этой руки.

Саша Мельник переложил указку в левую руку. Левой рукой бить труднее – с точки зрения честности…

Я знаю, что говорю. Саша Мельник был самым первым, а я была после него. Мы с ним – единственные из всех, у кого были тройки, – подавали пример остальным…

– Достаточно, – сказала Валентина Ивановна.