Марина Аромштам - Белый верх – темный низ [litres]

Немало под страшною ношей, под страшною ношей,

Немало под страшною ношей легло безымянных парней…

(Муз. Э. Колмановского, сл. Э. Ваншенкина)

Слава героям, павшим за нашу Советскую Родину!

(Сл. народные)

Вечная слава тем, кого убили на Курско-Орловской дуге и на других фронтах Великой Отечественной войны, и их дети поэтому не стали «врагами народа».

«Никто не забыт, ничто не забыто!»

… … …

Но про пыточные «шкафы» и про то, как пришли арестовывать убитого на фронте дедушку, – об этом лучше забыть.

Потому что – как с этим жить?

Как жить, если помнишь: вот твоя мама пытается справиться с буфетным ящичком (эти чертовы ящички). У нее дрожат руки. Похоронка запрятана где-то среди других документов: где же она, ну где же?.. Какой хлипкий листочек. Того и гляди разорвется…

Папа думал, что бабушка потеряет сознание, пока энкавэдэшник рассматривал похоронку…

Папа не говорил «энкавэдэшник». Он говорил «один из тех, кто пришел»…

Обо всем этом надо забыть.

Хорошо, сказала бабушка Вихна детям, что у вас уже нет отца .

Хорошо, что его убили фашисты, а не «свои», представители советской власти.

Ведь в 1948-м «свои» расстреляли всех членов Еврейского антифашистского комитета Советского Союза. Среди расстрелянных «космополитов» были фронтовики…

И если бы дедушка не погиб на войне…

…папа не смог бы дальше учиться.

И не стал бы учителем литературы.

А потом членом партии и директором школы.

И ему тогда не пришлось бы:

тренировать знаменную группу,

ходить со школьниками в походы по местам «боевой славы»,

прививать им любовь к поэзии:

инсценировать с ними «Гренаду»:

… …. … …

Так что папа «забыл» – не совсем, но так, чтобы «это» лежало в самом дальнем ящичке памяти.

И до конца девяностых ничего никому об этом не рассказывал.

А если бы он рассказал мне все это, когда я была еще девочкой,

как бы тогда я училась в советской школе?

Как бы вступала в ряды пионеров Советского Союза?

Как бы стояла в почетном карауле у портрета Владимира Ильича Ленина?

Как бы готовила политинформацию?..

Как бы я тогда собирала макулатуру?..

Прекрасно осознавая,

что весь советский народ

безусловно,

безоговорочно,

безотлагательно,

неукоснительно

осуждает все вышеизложенное

как наглую и враждебную неприкрытую ложь,

и опасаясь – трусливо и малодушно —

быть в этом изобличенной,

я признаюсь,

что:

сгущала,

усложняла

и

очерняла

картину советского детства.

Я, Аромштам, признаю, что последние десять лет хотела бы состоять в какой-нибудь организации, подрывающей ностальгию по советскому строю, по «школьным годам чудесным» ( муз. Д. Кабалевского, сл. Е. Долматовского ), по прочным советским знаниям (которые до сих пор отскакивают у меня от зубов), а также по Всесоюзной ленинской пионерской организации.

Но я понимаю, что год включает в себя 365 суток (а иногда даже больше).

А тут —

один раз тебя нашлепали (за то, что я не хотела читать журнал «Мурзилка», рассказ Куприна «Ю-ю» – слишком мелкие буквы там были),

один раз ты отлупила себя указкой,

один раз… ну это, с Мальчиком,

один раз тебя облапали (так ведь не изнасиловали же?),

один раз ночная нянька на даче в детском саду в наказание вымыла попу туалетным ершиком пятилетнему пачкуну (это вообще не обо мне, а о ребенке из маминой группы),

один раз тебе пригрозили вылить манную кашу за шиворот – слишком медленно ешь (такое всем говорили – и не только про манную кашу, но ведь не вылили? Или кому-то вылили?),

один раз (ну, может, два раза) во время дневного сна не выпустили в туалет (а некоторые воспитательницы вообще не выпускали, это принцип у них такой был),

один раз воспитательница подготовительной группы отобрала у тебя большущий белый гриб, пожарила и съела, а маме твоей сказала, что гриб был совсем червивый,

один раз завхоз детского сада решила зажарить кроликов из природного уголка (а ты за ними ухаживала все лето)…

Это же все «один раз».

И даже если я напрягу свою недобрую память, я все равно не смогу «покрыть» 365 дней, чтобы каждый день – страсти-мордасти. А 365 дней – это всего один год.

И ведь было много хорошего:

…восьмиклассник Леша Калашников из папиного класса научил меня рисовать морду зайца: сначала рисуешь восьмерку, положенную набок. Над ней – полукруг. А дальше – глаза, усы и уши. Можно уши сделать короткими, и тогда получится кот.

…у нас было общество по спасению птенчиков.

Птенчики падали с неба на землю. Мы подбирали их, выстилали обувную коробку ватой и кормили жуками-пожарниками.

Ни одного несчастного птенчика выходить не удалось.

Мы утешались тем, что заботливо их хоронили…

…мы часами прыгали в «классики». Биткой служила коробочка из-под гуталина. Коробочку наполняли землей. Прыгали без «топтушек»…

…мы часами играли в «резиночку» (для этой игры нужна резинка «от трусов»)…

…мы часами играли на улице в «вышибалы». Веселей всего было, когда мальчишки играли против девчонок.

…мы часами катались с горок: со снежных – на санках, с ледяных – на картонках, а еще прямо на попе и на ногах. Веселей всего было, когда мальчишки гонялись за девчонками.

Мальчишки, мальчишки несутся по снежным горам…

А-а-а!..

(Муз. А. Островского, слова И. Шаферана).

…мы вступали в ряды юных пионеров.

…маршировали на смотрах строя и песни.

…нам давали прочные знания, которые потом отскакивали от зубов.

…два раза в год (обычно) в школе объявляли сбор макулатуры. Мы ходили по домам и подъездам, звонили в двери и спрашивали: «У вас нет макулатуры?» Иногда у нас перед носом захлопывали дверь. А иногда нам везло: кто-нибудь вдруг отдавал нам ворох старых газет. Мы складывали их в стопки и перевязывали шпагатом. И закидывали пачки в лифт. Мы не могли утащить все набранное разом и выставляли у подъезда дозорного. В школе макулатуру взвешивали на весах. Пару раз наш класс (наш пионерский отряд) занимал первое место и нам выдавали грамоту.

Мы были «маленькие почемучки», «неутомимые фантазеры».

Нам некогда было скучать. Мы все время что-то придумывали. Жизнь вокруг нас кипела, просто била ключом.