Катя Миллэй - Море спокойствия

– Нет, – почти извиняющимся тоном произносит он.

– Нет? – Я тоже не помнила, как тогда выглядела моя рука. Только видела на фотографиях, которые мне не хотели показывать. Но ведь это он сделал. Он обязан помнить.

– Не все. Обрывками.

– Обрывками? Ты сотворил это со мной и даже не удосужился запомнить, хотя бы ради приличия? – Я не понимаю, откуда взялось это слово. Не могу поверить, что говорю о приличии с парнем, который избил меня до полусмерти. Не могу поверить, что вообще с ним говорю. Ведь я должна его убивать.

– Мой брат покончил с собой.

– Мне жаль. – Мне жаль? Я сказала ему: «Мне жаль». Как будто снова хожу в школу, улыбаюсь и здороваюсь со всеми. Нет. Это не так. Это не так. Но мне простительно: слова вырвались машинально. Я ничуть не сожалею. Пусть я и сказала эти слова, но сочувствия от меня он не получит. Он смотрит на меня так, будто сам не ожидал услышать подобное. Наверное, я схожу с ума. Но весь этот извращенный разговор, должно быть, происходит по-настоящему, потому что я не могла его выдумать.

– В тот день я вернулся домой и обнаружил его. Точнее, его тело. – Он говорит четко, словно тысячу раз повторял эти слова в своей голове и только ждал подходящего момента их произнести.

И вот он произносит.

Излагает вымышленную причину. Рассказывает свой вариант событий. По крайней мере, то, что помнит. А я все думаю, какая ирония: мне вроде не полагается помнить, но я помню, а у парня, который должен знать все ответы, одни сплошные провалы в памяти. Слова слетают с его губ сумасшедшим потоком, словно он сдерживал его много лет и теперь хочет поскорее от него избавиться, пока я его не остановила.

Он рассказывает мне о своем брате. Тот был влюблен в девушку, которая училась со мной в одной школе. Она бросила его брата, и в его самоубийстве Эйдан обвинил ее, хотя теперь знает, что причина не в ней. Она была русской. Русская шлюха. В тот день он искал ее. И принял за нее меня. Просто потому, что я попалась ему на глаза.

Он замолкает, чтобы перевести дыхание, и на мгновение воцаряется такая тишина, что я слышу биение своего сердца. Эту тишину я искала три года и обрела рядом с парнем, который отнял ее у меня.

А потом он произносит те самые слова. И я ненавижу его еще больше, хотя это уже невозможно.

– Прости меня. Очень прошу, прости.

У меня голова готова взорваться. Все должно было происходить иначе. Он не должен был просить прощения. Ему полагалось быть воплощением зла, а мне – его уничтожить.

Мои руки сами по себе сжимаются в кулаки. Я не понимаю, как мне еще удается дышать, но я дышу. Больше не могу это слушать. Он крадет мою ярость, а это все, что у меня есть. Он не может лишить меня и этого. Лишить ненависти к нему. Иначе у меня ничего не останется.

Он рассказывает, что после самоубийства брата родители отправили его к психотерапевту, что все это время он живет с чувством вины, потому что никому не говорил о том, что сделал со мной. Он постоянно ждал, когда его арестуют, но за ним так никто и не пришел. Поэтому он решил: ему дан второй шанс, я выжила и со мной все в порядке, а это – новое начало. Так и есть. Только начало более дерьмовой истории.

Слова. Так много слов. Мне не важно, почему он стал злодеем, только лишь то, что он им стал. У меня нет никакого желания слушать о его чувстве вины, курсе психотерапии, о его творчестве и исцелении. Ему не должно быть легче. Он не должен прощать себя. Я ему этого не позволю.

И все же, я вижу, он себя не простил. На его лице столько раскаяния, боли и ненависти к самому себе, что мне его жаль, ведь я знаю, каково это. И я ненавижу себя за эту жалость.

Он заканчивает свой рассказ. Я выслушала его до последнего слова, теперь мой черед. Я скажу ему все, что накопилось во мне с того дня, когда вернулись воспоминания о том, как он со мной поступил. Я заставлю его слушать. Но не тут-то было. Пока я пытаюсь решить, какое слово из тысячи крутящихся в моей голове произнести первым, появляется Клэй.

– Вот ты где, – говорит он, глядя на меня. – Уже обошла всю выставку?

Затем поворачивается к Эйдану Рихтеру. Вид у того испуганный, он смотрит на меня как на призрак. Дух прошлого, который пришел получить свой долг.

– Привет, – здоровается с ним Клэй и подходит, протягивая руку. Мне хочется отпихнуть ее, выкрикнуть, чтобы он не прикасался к нему. Я прекрасно знаю, что сотворили эти руки, и Клэй не должен притрагиваться к ним. – Клэй Уитакер. Твои работы?

Клэй обводит взглядом картины на стенах, которые я только теперь начинаю замечать. Творчество этого парня сильно отличается от того, что делает Клэй. Между ними нет ничего общего. Однако оно потрясающее, и я хочу отхлестать себя по щекам за подобные мысли. Я презираю его за способность создавать что-то столь прекрасное.

А потом вижу ее. Не описать словами, какую ненависть я испытываю к нему в этот миг. Картина. Вдалеке, в самом конце одной из стен, словно точка или послесловие. Но это не просто картина. А воспоминание о несбывшемся.

Я ничего не смыслю в искусстве, а потому не могу сказать, как написана эта работа – акварелью, акрилом, на холсте – и относится ли она вообще к искусству. Я лишь вижу, что на ней изображена рука, моя рука, повернутая ладонью вверх и открытая навстречу миру, она входит в мое тело и вырывает из меня все то, что еще осталось во мне. Потому что на этой ладони, прямо в середине, лежит перламутровая пуговица, до которой я так и не дотянулась.

Эйдан Рихтер ушел, а я все жду.

Мне нужно его найти. Ведь он сказал все, а я – ничего. Я не позволю ему освободиться от чувства вины за мой счет. Не позволю использовать меня еще и для этой цели. Не позволю заставить меня усомниться в том, во что я верю последние три года, а потом просто уйти, не выслушав меня.

Я тоже хочу накричать на него. Потребовать ответа: осознает ли он, что является убийцей. Даже если я и выжила, это не значит, что он не убил меня физически. Даже если меня вернули с того света, это не значит, что я не мертва. Даже если врачи сумели вновь запустить мое сердце, это не значит, что оно не остановилось. Все это не отменяет его поступка. Он убил пианистку из Брайтона, пусть Эмилия Уорд и жива. Я хочу ему сказать об этом. Хочу, чтобы он знал то же, что знаю я. Хочу, чтобы ему было больно. Меня сводят с ума все невысказанные слова.

Возможно, до сих пор его никто не сумел найти, но теперь я знаю, кто он. Знаю его имя. И могу отыскать его, как он нашел меня.

А когда найду, эта встреча не будет случайной.

Джош

На воскресный ужин я иду в надежде, что она будет там. В прошлые выходные, после всего случившегося, она не пришла, и я ее не осуждаю. Я бы и сам не пошел, но если есть хоть малейший шанс на встречу, его нельзя упустить.