Мил Миллингтон - Моя подруга всегда против

Я бродил по супермаркету без тележки. Мы заскочили купить «всякой мелочи». Я-то выступал за тележку, но Урсула наградила меня взглядом, в котором читалось: «Никакой тебе тележки, потому что ты навалишься на нее, и будешь колесить по рядам, тормозя на поворотах ногой, или выписывать пируэты, или гонять по магазину, останавливаясь только у полок с любимыми хлопьями, и рожа у тебя при этом будет страшно довольная». Урсула вручила мне корзину. Дети тоже дулись из-за отсутствия тележки, но я не обращал на них внимания – им бы только побаловаться.

В супермаркет мы заглянули, чтобы по-быстрому сделать пару конкретных покупок, поэтому уже через три минуты потеряли друг друга. Джонатан оставался со мной, а вот куда запропастилась Урсула – одному богу известно. Я бегал, заглядывая в проходы, но Урсулы нигде не было видно. Она любит забредать в дальние закоулки, прятаться за другими покупателями либо углубляться в джунгли секции одежды. Я всей душой надеялся, что Питер с ней. Если бы в магазине потерялся Джонатан, он бы испугался. Стоит его глазам отклеиться от вожделенного предмета, как он немедленно почувствует себя брошенным, а к тому моменту, когда его найдут, он уже будет вне себя от ужаса. Питер же, потерявшись, обрадуется: «Свобода!» Я за ним наблюдал. Прежде я наивно прибегал к увертке, которой пользуются родители непослушных детей: «С меня хватит! Я ухожу. Не хочешь идти со мной, оставайся!» – после чего уверенным шагом скрывался из виду, чтобы из-за горки банок с супом или полок с винными бутылками подсматривать, что он станет делать. Питер на раздумья времени не тратил. Ни секунды. Ни разу. Он тут же разворачивался в противоположном направлении, залезал в контейнеры с уцененным товаром, надевал на голову все, что хотя бы отдаленно походило на каску, и счастливо улыбался. Приходилось догонять его и тащить обратно. Малышу Питеру было плевать на теорию вертикали власти.

– Можно я это возьму? – спросил Джонатан.

– Нет.

– Но я хочу-у-у.

– Джонатан, это сыр. У нас уже есть сыр.

– Не такой.

– Этот – круглый, в красной обертке и дорогой, в остальном он ничем не отличается от нашего сыра.

– Но я хочу!

– Нет.

– Ы-ы, несправедливо!

– Вся жизнь – сплошная несправедливость. Супермаркеты для того и существуют, чтобы преподать нам этот урок.

Я бросил в корзину к киви и йогурту обезжиренный хрустящий картофель и повел убитого горем сына прочь от секции молочных продуктов. Прихватив диетический лимонад и батарейки, мы направились к кассе. В конце прохода я столкнулся с покупательницей, и мы начали многословно извиняться, пока я не обнаружил, что это Урсула с Питером.

– Господи, ты что, не видишь, куда идешь?

– Я-то вижу, куда иду, это ты не смотришь, – парировала Урсула.

– Видишь? Значит, ты нарочно в меня врезалась?

– Ты взял не те батарейки.

– Нет, те.

– Я велела АА

– Нет, ты сказала ААА.

– Ничего подобного. Ты опять не слушал.

– Если бы не слушал, то подумал бы, что ты сказала «А» или вообще ничего не сказала. Как, не слушая, можно услышать лишнюю «А»? Как?

– Если ты идиот, то можно.

– Я не идиот. А ты даже вопрос о батарейках нормально задать не можешь. Ты не знаешь, какие тебе нужны батарейки, в этом все дело.

– Замолчи и дай их сюда. Встань в очередь на кассу, а я пойду менять батарейки. Питер, оставайся с отцом.

Питер намекнул, что предпочел бы сделать еще одну вылазку в заманчивые недра магазина, нежели стоять со мной у кассы:

– Не-е-е-е-ет! Не-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-ет!

Я перехватил его взгляд: Питер смотрел на секцию мороженых продуктов, прикидывая, успеет ли добежать, до того как его поймают. На его лице было ясно написано: «Мне всего три года, но у папы корзина и Джонатан…» Я инстинктивно схватил его за руку прежде, чем он рванул на волю, в пампасы.

– Не-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-а-а-а-а!

Подозреваю, что, когда меня нет дома, Питер с Джонатаном тайком репетируют этот вопль. «Неплохо получилось, Питер. Но в первой гласной надо подчеркнуть эффект бескрайнего отчаяния. Попробуй еще раз, глубоко, от самой диафрагмы…»

Я направился к последней кассе. Ручка корзины оттягивала левое запястье, этой же рукой я держал Джонатана. Тот скользил ногами по полу как на коньках, используя меня в качестве дармового источника энергии. Питер извивался в правой руке. Он сложился пополам, как участник несанкционированной демонстрации, приходилось тащить его волоком. Гениально импровизируя, он пустил слезу, жалобно взывая к общественности: «Помогите! Помоги-и-ите!»

Пока я дотащил своих отпрысков до кассы, все родители, которым случилось быть в магазине, наверняка посчитали меня извергом, а менеджер начал собирать видеоматериалы с камер наблюдения для передачи в полицию. Джонатан бормотал, будто плохо настроенное радио, из потока бурчания выныривали отдельные отчетливые слова:

– М-м-м-м-м-м-м. Меня… М-м-м-м-м-м-м. Сыр… М-м-м-м-м-м. Несправедливо… М-м-м-м-м-м-м.

Питер висел на моей руке воющим мешком, перемазанным соплями. Я ждал своей очереди у кассы «8 предметов или менее», содрогаясь от негодования по поводу неуклюжести надписи. Почему не сказать «Не более 8…»? Только мне удалось подавить вспышку озлобленного педантизма, как я впал в немую истерику: у женщины, стоявшей в очереди впереди меня, в корзине лежало больше восьми предметов! Однако скоро мой праведный гнев сменился безмерным удивлением. Девять предметов вызывают раздражение, десять-двенадцать – и ты втайне надеешься, что человека завернут от кассы обратно, но больше двенадцати – беспредельное зло в чистом виде. У женщины передо мной в корзине лежало больше двадцати предметов.

Я не поверил своим глазам, увидев то, что случилось потом. Иногда мне кажется, что мне это приснилось или привиделось в жестоком бреду.

Женщина передо мной взяла из желоба несколько разделительных брусков, разложила их на ленте конвейера и… поделила содержимое корзины на кучки по «восемь или менее» предметов. Сцена разворачивалась как в замедленной съемке. Я смотрел во все глаза, затаив дыхание. В буквальном смысле я перестал дышать и, широко разинув рот, таращился на кучки по восемь предметов, едва удерживая на месте скулящих детей.

Взгляд кассирши невозмутимо бегал от продуктов к кассе и обратно, она посчитала первую кучку, взяла деньги и принялась за вторую.

– Тринадцать фунтов. – Кассирша подняла взгляд: – Это тоже ваше?

– Мое, – широко улыбаясь, призналась дьяволица.

– Э-э… хорошо… э-э… Тринадцать фунтов восемьдесят два пенса, пожалуйста.

Женщина расплатилась, перешла к концу кассы и начала складывать покупки в пакеты. Кассирша посчитала третью кучку и посмотрела на меня: