Мил Миллингтон - Моя подруга всегда против

– Ха! – Карен оглянулась на притихшую толпу. – Я бы сказала, что решать, кто нормальный, а кто нет, должны нормальные люди, не так ли?

– А-а… да пошла ты…

Не хочу быть нескромным, но верно говорят: настоящим менеджером рождаются, а не становятся.

– Марта и Фил женятся. – Я протянул приглашение Урсуле через стол, за которым мы завтракали, и перешел к другим конвертам, в основном со счетами. Большая часть была адресована прежнему владельцу – как приятно.

– С чего это вдруг? – Урсула повертела в руках приглашение, словно надеялась найти ответ на свой вопрос на задней стороне конверта.

– Откуда я знаю? Может быть, Фил не хочет, чтобы Марта давала против него свидетельские показания, когда его обвинят в убийстве.

Сверху послышалась серия глухих ударов. Похоже, Джонатан и Питер прыгали на кровать с горы еще не распакованных ящиков. Ровно пять минут назад я запретил им это делать.

– Жаль, суббота пропадет. Здесь столько еще дел, а время есть только в выходные.

– Все нормально. Управимся.

– Ты хотел сказать, что я управлюсь, потому что ты пока и пальцем не пошевелил.

– А вот это абсолютная неправда. Но как бы то ни было, тебе разборка вещей дается легче.

– Это еще почему?

– Господи, ведь ты энергична от природы, неужели не понятно? Я – нет, поэтому мне гораздо труднее. По аналогии с тем, что отсутствие страха еще не означает смелости. Смелый испытывает страх, но умеет его преодолевать, у трусливого с этим проблемы. Вот и от меня даже мелкая работа требует гораздо больших усилий и целенаправленности, чем основательная – от тебя.

– Так, так.

– Ты способна покрасить забор целиком, пока я смотрю телевизор, а я потом помою кисточку. Но, по сути, мы оба приложим одинаковые усилия… – Я осекся, глянул на свои штаны и добавил: – Ну что, теперь ты чувствуешь себя гораздо лучше?

– Значительно.

– Ладно, пойду штаны сменю. Но если от молока останутся пятна, берегись.

Громко топая, я поднялся наверх, предоставив Урсуле подумать о своем поведении.

– Описался? – спросил Джонатан, показывая пальцем на мои штаны.

Питер со скоростью света вырос рядом.

– Конечно, нет. Это молоко.

– Молоко? Откуда?..

– Вы опять на кровати прыгали?

– Нет.

– Откуда молоко? – подхватил вопрос Питер.

– Ш-ш-ш, – шикнул на него Джонатан.

Жуть. Вчера я так и не дошел до своего нового кабинета. После скандала – наговорили всякого, разошлись не на шутку – я подумал: пусть страсти улягутся, а я пока домой пойду. И вот, наконец, я в кабинете муца – неуютное чувство. Я сидел за компьютером Бернарда, окруженный бумагами Бернарда, и сам как бы стал Бернардом. Аж передернуло. Но еще сильнее удручала куча документов, в которые требовалось вникнуть. Мой рабочий стол диспетчера компьютерной группы представлял собой ландшафт преисподней, однако только верхний слой бумаг нуждался в какой-никакой обработке, все остальное было ерунда и мусор, создающие фон. Потом я занял место TCP. Терри не особо утруждал себя бумаготворчеством. Те немногие документы, над которыми он работал, были спрятаны подальше от чужих глаз и выглядели полной абракадаброй – изучай не изучай, все равно ничего не поймешь. Задним числом переезд на место TCP казался не таким уж плохим поворотом судьбы. Бернард – другое дело, Бернард – библиотекарь. У него везде порядок. Даже не слезая с кресла, я отчетливо различал три здоровенные стопки бумаг, пахнущие рабочим потом и разложенные по лоткам с аккуратными наклейками. На одном лотке была прилеплена наклейка «Кадры» – чур меня, чур, до него я и пальцем не дотронусь. На втором – «Жалобы и происшествия». Мне и в эту кипу не хотелось лезть, но еще печальнее обстояли дела с третьим лотком, помеченным «Разное», – самый коварный вариант. В нем могло оказаться вообще все что угодно. Бернард мог, не разобравшись, сунуть туда заявки от конкурирующих организаций – мафии или ямайских ярди – на участие в наборе студентов. И уж совсем страшно – обнаружить случайно завалявшийся снимок Бернарда в сбруе мазохиста. Лучше всего начать с жалоб, университет обязался отвечать на них не позднее чем через неделю. Слава богу, причины жалоб – большинство поступало от откровенных сумасшедших – нам устранять не полагалось.

Я пролистал пачку бумаг. Первая пятерка жалобщиков сетовала на нехватку компьютеров, вторая – опять на нехватку компьютеров и на то, что в туалетах на третьем этаже воняет рвотой. Потом шла записка от охраны, они в очередной раз поймали в кабинке библиотеки бомжа. Следом еще одна – предложение обязать студентов предъявлять свои студбилеты, чтобы легче было отличать их от бомжей. Далее снова парочка гневных тирад по поводу нехватки компьютеров. Едкие нападки на работников университета за то, что потворствуют разговорам по мобильникам. Едкие нападки на работников университета за то, что, как фашисты, ограничивают разговоры по мобильникам. Еще пяток горьких упреков по поводу нехватки компьютеров. Сообщение об эксгибиционисте, которого видели на отделении семиотики. И опять призывы установить больше компьютеров. Кража сумочки. Копия жалобы, направленной в охрану, от студента-пенсионера, который смотрел в окно на занятиях по экономике и увидел на газоне двух студентов со спущенными штанами, стоящих друг против друга. Перед ними на коленях стояли две студентки, энергично растирая ладонями их члены, – очевидно, «устраивали некое соревнование». Штрафы. Еще штрафы. Опять компьютеры. Просьба нанять на работу в учебный центр хоть одного человека, который не был бы идиотом. Зазвонил телефон.

– Здравствуйте. Говорит Пэл Далтон, менеджер учебного центра…

– Здравствуйте, мистер Далтон. Меня зовут Мэри Пиледжи…

– Прошу прощения…

– За что? Вы в чем-то провинились?

– Простите, я хотел сказать «Прошу прощения, повторите вашу фамилию». Я не расслышал.

– А-а, ясно. Мэри Пиледжи.

– Э-э… А нельзя ли по буквам?

– Разумеется. Неужто я собственную фамилию по буквам не смогу произнести?

– Да, конечно. Простите. Не могли бы вы… Произнесите вашу фамилию по буквам, пожалуйста.

– П – И – Л – Е – Д – Ж – И.

– Спасибо. Итальянская?

– Да.

– Полагаю, вы – иностранная студентка?

– Нет. Я из «Новостей».

«Новости» – местная газетенка. Я никогда ее не читаю, хотя она не поганее любой другой местной газетенки, забитой под завязку саморекламой мелких компаний («Дерек Бромли, крайний слева, получает премию лучшего работника месяца из рук директора Джейн Набс»), письмами разъяренных учителей-пенсионеров, требующих от местного совета отремонтировать, наконец, дождевые стоки, и групповыми фотками школьников, членов клуба, бывших сокурсников и т. п., чтобы все, кто на фотофафии, и все, кто их знают, обязательно купили газету. Однако проблема заключалась не в моем отсутствии интереса к местной газете, но в общеизвестном факте: «Новости» проводили политику остракизма по отношению к университету. Трудно сказать, с чего все началось. Наверное, газета должна иметь хоть какой-то объект ненависти, иначе у нее не будет собственного лица. Порочить местных жителей не годится – покупать перестанут. Вот и получается, что ненавидеть университет и местный совет – самое оно, ведь даже работники этих учреждений пышут к ним ненавистью.