Екатерина Шпиллер - Маленький памятник Эпохе прозы

Радовались ли Кондратьевы родству с девочкой, которая по маме Нейман, да ещё из вундеркиндов - не думаю. Может, если б времена не менялись столь стремительно, они не допустили бы нашего брака. Вполне представляю такое развитие событий, хотя, как известно, сослагательное наклонение для уже произошедшего будет иметь смысл лишь после изобретения машины времени. Словом, мама и папа Тимура отреагировали спокойно, тем более, что я невеста с приданым - с квартирой. Наше с Тимуром счастье - мы могли сразу отделиться и жить собственной семьёй. Хотя я и поплакала на мамином плече - было жалко и тревожно оставлять её одну.

- Ты спятила, дочурка? - смеялась мама, обнимая меня. - Я ж не старушка бессильная!

- А твоё се-е-ердце... - ревела я.

- А что "се-е-ердце"? - передразнила мама. - Лекарства принимаю, последняя кардиограмма вообще отличная! И я доктор, если помнишь. Не морочь голову. Это просто великолепно, что у вас сразу есть дом. Только... не прописывай его пока.

- Что? - у меня слёзы разом высохли от удивления. - Как это - не прописывай? А как же? А почему?

- Доча! - мама обняла ладонями моё лицо. - Это единственное, о чём я тебя прошу, умоляю! Ну, хотя бы пока. Не прописывай. Подождите, не торопитесь. Если всё будет хорошо, то... всё и будет хорошо, - неловко закончила она свою мысль. - Пожалуйста!

- Ладно, - пожала я плечами.

Собственно, Тимур и не настаивал ни на чём таком. Даже разговоров не было. А маме за просьбу-рекомендацию поклон до земли - возможно, она отвела от меня серьёзные неприятности, как показало будущее.

И была свадьба.

От свадьбы нам с Тимуром отвертеться не удалось: его серьёзные до суровости, насквозь советские родители не могли допустить, чтобы такое событие не было отмечено "как следует, как у людей, как принято". Хотя лучше бы их озаботило слишком раннее создание сыном семьи - в неполные-то девятнадцать лет! Да и моя мама тоже странно себя повела (как я теперь думаю) - не отговаривала, не уговаривала подождать, не убеждала, что, мол, некуда торопиться. Всё же перестройка меняла сознание даже совсем взрослых и немолодых людей, склоняя к убеждению, что "лучше всё разрешать, чем запрещать, а то осудят и объявят ретроградами". Но до простой мысли, что можно пожить вместе, не регистрируя свои отношения в ЗАГСе, не устраивая свадьбы, не декларируя создания семьи, советскому гражданину ещё надо было долго идти по трудному пути. Как это - не поставить в известность государство? Мы себе такое позволить не можем, да и в санатории в один номер не поселят. Кроме того, жить мужчине и женщине вместе просто так - нехорошо: сожительство общественность не одобряет.

Зато для меня регистрация давала возможность сменить, наконец, фамилию. Безусловный плюс.

Свадьба пела и плясала в ресторане, помню я ту гульбу смутно. Лишь платье нежно-розовое с блёстками забыть не могу и громкий и раздражавший репертуаром ансамбль. Когда лабухи затянули "Не сыпь мне соль на рану" к вящему восторгу публики, мы с Тимуром беспомощно переглянулись, мой теперь уже супруг захихикал, а мне захотелось сбежать. Полинка обняла меня за плечи и загробным голосом произнесла:

- Крепись, сестра. Традиции - они такие. Скажи спасибо, что без хлеба-соли обошлось, - мы прыснули.

Зато мои Малюдки хохотали и вовсю веселились. Под "соль на рану" они выкаблучивались с деланно страдальческим видом, старательно "вытанцовывая" текст. Маринка, как всегда красиво, как бы корчилась от боли, а Людка лицом изображала плач и откровенно хромала на "раненую" ногу - не шибко элегантно, но дико смешно. Моя студенческая компания, всем составом пришедшая на свадьбу, не танцевала "под такое", ожидая "нормальной" музыки, но хохотала, глядя на моих школьных подруг, веселившихся по-детски непосредственно. Эх, не видели они, что бывало, когда мы собирались без свидетелей: волшебная палочка моментально превращала нас в школьниц, в девчонок, которые дурачатся, бесятся, кривляются и дерутся подушками.

На моей свадьбе Малюдки хлебнули немного вина и расслабились, превратившись в подростков. Как же меня тянуло подурачиться вместе с ними! Присоединиться к подругам мешало длинное, колючее и неудобное платье. И немного - положение невесты.

Кстати, про Маринку. Наша Лоллобриджида чуть свадьбу не сорвала. Шучу. Все взгляды (кроме Тимуриного) были прикованы к ней. Стоило ей появиться, пусть и в довольно скромном, зато ярко-бордовом платье, с собранной в элегантную высокую причёску шевелюрой, как раздалось дружное "ах!". Для женщин мероприятие было безнадёжно испорчено. А мужчины... не знаю. Подозреваю, некоторые напились слишком быстро и чересчур сильно для интеллигентной публики по очевидной причине: Маринка.

Конечно, к ней тут же начали клеиться парни из моего института, некоторые гады побросали своих девушек, что вызвало несколько истерик в дамском туалете. Это было для меня настолько ожидаемо и привычно, что я не удивилась: где Маринка, там непременно в сторонке рыдает какая-нибудь женщина или девушка. Хорошо, если только одна.

Марина отшила всех кавалеров: в тот момент она переживала в самой начальной стадии страстный роман с гением режиссёрского факультета ВГИКа, поэтому шансов не было ни у кого.

Тут я должна признаться в стыдном.

Сказать, как я боялась момента знакомства Тимура и Маринки - ничего не сказать. Получилось так, что Малюдки впервые увидели Кондратьева прямо в день моей свадьбы.

Примерно за месяц до у меня началась паника, которую никто не заметил только благодаря моему умению делать лицо (спасибо папочке). Ночью не спалось, ныло в груди от ужаса предчувствия. Потом я всё же засыпала, и приходили настоящие кошмары: увидев Марину, Тимур забывает, кто я такая, что совершенно естественно. Я кричу ему, ору: "Тимур! Я - твоя Белка, повернись ко мне, вспомни!" А он не слышит, не замечает, ухом не ведёт. Просыпалась в слезах... В итоге за неделю до свадьбы я перестала есть и ко дню икс похудела килограмма на четыре, была бледна аки сама смерть, но, как выяснилось, мне это шло.

- Ого! - сказали мои Малюдки, увидев меня в роскошном свадебном платье, тощую и с "интересной бледностью". В этом "ого" было столько искреннего восхищения, что я посмотрела на себя в зеркало очень внимательно: оттуда сияла глазами с лихорадочным блеском белолицая, по-модному худющая принцесса в роскошном платье и с королевской укладкой рыжих локонов. На похудевшем лице особенно ярко выделялись красивые губы, тронутые модной перламутровой помадой. В общем, я себя не очень узнала.

- Как тебе... мои подружки? - с трудом сдерживая дрожь в голосе, я при первой же возможности прильнула к уху Тимура.

- Классные! - улыбнулся тот.

- А... Марина? Красивая, правда? - мой тон был спокоен, выражение лица безмятежно. Лишь сбесившееся сердце мешало нормально дышать.