Екатерина Шпиллер - Маленький памятник Эпохе прозы

Они ждали намного дольше нас и давно потеряли надежду, что это случится. Или вообще не верили в подобное. Для них те три августовских дня - нежданный подарок, нечаянно сбывшаяся мечта долгих-долгих лет.

Если бы они знали, как ошибались в оценке происходящего, в нас, в молодёжи, да и в себе тоже - что, возможно, намного серьезней. Если бы мы все знали. То нас там не было бы, никого.

Но сейчас, даже зная неведомое тогда будущее, не предам и не отдам тех воспоминаний! Запах печёной картошки, тепло плеча Тимура, рука в руке, его поющий голос, отдающийся во всём моём теле сладким томлением, разгорячённые красивые лица вокруг, фляжка с чем-то крепким, идущая по кругу... И жаркая вера, что начинается абсолютно новая, прекрасная жизнь, которую мы честно отвоюем, отстоим. Ну, да... "Мы наш, мы новый мир построим."

И разве это было неправильно? А как правильно? Жизнь премудрого пескаря? Сейчас именно так и существует большинство. Нравится? Нечего жаловаться тогда. Всё идёт, как дОлжно. А у нас было по-другому, и мы были счастливы.

Кто мог знать, что всё будет предано, легко и непринуждённо сдано, заложено, заплёвано и растёрто сапогом? А уроки истории, как показало будущее, мы все учили не очень хорошо. Прямо скажем - отвратительно.

Но тогда мы победили! И в сентябре пошли учиться самые счастливые в мире победители Дракона - мы с Тимуром. Моя жизнь в те месяцы - какой-то горный серпантин! События сделали крутой вираж, и опять началась новая эпоха, меняющаяся на ходу, стремительно и непредсказуемо.

Формально пошёл отсчёт новой эры, но, в сущности, сразу мало что изменилось. Пока всё продолжалось, как прежде: магазины пустели окончательно и бесповоротно, люди так же ходили на работу или учились, СССР шатался и кренился, но ещё не развалился, капитализм официально не объявили, хотя уже не запрещали. Всё будто сжалось, сконцентрировалось и приготовилось к прыжку. А пока вошло в режим ожидания, инерционно катясь по проложенным рельсам, хотя и постепенно притормаживая.

Сильно изменилась лишь пропаганда, а, соответственно, пресса. Остальное "оставалось на своих местах до особого распоряжения".

Молодёжная среда бурлила и страстно приветствовала перемены. Правда, у многих возникали конфликты с родителями и более "древними" родственниками, что не обошло и нашу семью.

Тимур крепко ругался со своими "предками", которые на дух не принимали никакой антикоммунизм и, особенно, антисоветчину.

- Вы ещё нахлебаетесь этой своей свободы! - хрипло орал побагровевший свёкор, в то время как я по-быстрому застёгивала молнию на сапогах в прихожей, сообразив пять минут назад, что надо сваливать с воскресного семейного обеда - только скандала на политической почве нам не хватало! Свекровь тихонько всхлипывала, а Тимур, вскочив из-за стола, размахивал руками и кричал ничуть не тише папаши:

- Что ты несёшь? Свободы нельзя "нахлебаться", она просто или есть, или её нет! Вам, видимо, всегда нравилось быть крепостными при барыне Софье Власьевне...

- Кто крепостные? Мы с матерью? Ты ещё нас рабами обзови!

- А что - не рабы, скажешь? Не рабы, да?

- В чём рабство, где рабство?

Они стояли друг против друга - красные, всклокоченные петухи, оба высокие, широкоплечие, взбесившиеся. Тимур молодой и крепкий, отец его - тоже крепкий и вовсе не старый, всего-то под пятьдесят. Вот-вот сцепятся два придурка в рукопашной. Их разделял лишь хлипенький стол, сервированный "выходной" посудой с салатом оливье, аккуратно порезанными баночными огурчиками, красиво разложенным вкусным и незнакомым мне сыром. Где только удалось достать? - совсем некстати думалось мне, и было ужасно обидно, что я успела съесть всего один кусочек. В свободной продаже нормального сыра не было уже давно. Кое-где продавали только смешную копию адыгейского -гадкого, резинового, в рот невозможно взять.

- Ты когда последний раз просто так, по своему собственному желанию, ездил за границы эсэсэсэра, а? - вопил тем временем Тимур, сочтя тему туризма убедительным аргументом.

- А мне оно надо? Ты спросил - мне-то оно надо? - не тут-то было - им на самом деле "оно не надо". Вдруг мне показалось, что рука свёкра тянется к горлу моего супруга! И я прямо в сапогах рванула в гостиную к Тимуру, схватила его за свитер и потащила в коридор.

- Да пойдём уже, псих ненормальный! Вы ещё подеритесь...

Свекровь вскочила и унеслась. Плакать, наверное, подумалось мне. Но нет: через мгновение та появилась из кухни, неся небольшой свёрток в серой бумаге, который сунула мне в руки.

- Вот вам сырку домой - нам из Минска два килограмма привезли, - шепнула она. Тимур тем временем застёгивал куртку, причём, делал это настолько экспрессивно, что непонятно, как ему удалось совладать с молнией и не сломать её ко всем чертям.

- Ой, спасибо огромное! - светски улыбнулась я и чмокнула свекровь в щёчку. Вся сценка - абсурд и цирк. Только в тот момент совсем было не смешно, зато сейчас... Вспоминаю и хихикаю.

Нынче многие "точно помнят", что голодали. И вообще в девяностые пережили натуральный концлагерь. Не краснеют же. Мне кажется, стыдно говорить о голоде, когда просто не можешь себе позволить какие-то деликатесы, ибо не по карману. Голод - ведь это совсем другое. Постыдились бы "голодающие" так врать, зная нашу историю - голод в Гражданскую войну, в Ленинградскую блокаду... Ах, как любят некоторые для усиления эффекта бросаться сильными словами! Голод-война-разруха в девяностые, после развала СССР. В итоге гаденько и подленько выходит, потому что не усиление эффекта получается, а очень большая ложь, переворачивающая с ног на голову правду, историю, реальность.

Пока не "отпустили" цены, магазины были пугающе пусты, и перспектива настоящего голода не казалась невозможной. Но процветали рынки! И граждане, у которых не было проблем с наличностью, ни в чём себе не отказывали - на рынке можно было купить почти всё.

У нас с Тимуром были две жалкие стипендии плюс родительская помощь, составлявшая львиную долю семейного бюджета (естественно, наш дом был полон конфетами и закрутками из маминых даров). Если б не родители, то пошли бы работать, куда делись бы? Я точно знала, что могу быть приходящей няней или даже уборщицей, если потребуется. Тимур, крепкий и сильный, всегда заработал бы грузчиком или на другой какой работе, где требовалась физическая сила. Мне казалось, что он тоже был к этому готов в случае чего. Словом, пухнуть от голода не стали бы при любом раскладе. Но нам просто не понадобилось, спасибо "предкам".

Хотя, разумеется, никто нас не обеспечивал средствами, подходящими для рыночных покупок, вот уж нет. Мы крутились и выкручивались, как большинство небогатых граждан. Вели охоту за продуктами. Если нужно, томились в часовых очередях.