Джерри Спинелли - С любовью, Старгерл

– Жалеешь об этом?

– Наверное. Иногда. Не знаю.

– Как его звали?

Мне почудилось или на его лице мелькнула легкая ухмылка? Ему нравился допрос.

– Почему «звали»? И сейчас зовут.

– Ну, зовут.

– Лео.

– А где он?

– В Аризоне. Мы оттуда переехали.

– Ты его любила.

Я промолчала.

– А? – переспросил он.

– Что «а»? Это был не вопрос, а утверждение.

– Ты его любила? – вопросительный знак.

– Конечно.

Только не об этом, пожалуйста …

– А сейчас любишь? Настоящее время.

Я отвернулась. Край крыши вдруг показался мне краем света. Мы плыли на плоту по морю звезд.

Я опять ткнула его пальцами ноги.

– Я просила задать мне вопрос , а не двадцать вопросов. Кроме того, ты слишком глубоко суешь свой нос…

– А ты нет?

– …А я не собираюсь выкладывать тебе все подробности своей личной жизни первой же…

– Первой же ночью?

Этого я не говорила. Я этого не говорила .

– И вообще, слишком уж ты разошелся. Все удовольствие – тебе. С этого момента вести беседу буду я.

Перри насмешливо улыбнулся:

– Типично для девчонок.

– Кстати о девчонках, – перебила я. – Что насчет той, в бассейне? С которой ты валялся на полотенце?

– А что насчет нее?

– Как ее зовут?

– Стефани.

Стефани .

– Ага… Понятно… Ну, а Айк? Мастер по ремонту великов и косилок? Он твой папа?

– Угу. Так что ты хотела спросить о Стефани?

– А что Айк делает зимой? Зимой же газоны не стригут.

– Чинит снегоуборочные машины. Так что насчет Стефани?

– А что насчет нее?

– Не хочешь узнать о ней побольше?

Я пожала плечами:

– Да не особенно.

– Например, вместе мы или нет? Нравится ли она мне? Люблю ли я ее? Хотим ли мы пожениться? Сколько у нас будет детей?

Он снова разухмылялся.

– Очень смешно, – сказала я. – У меня есть мысль получше. Поговорим о моем календаре. Держу пари, ты не знал, что я создаю календарь.

– Поздравляю.

– Но совсем не такой, как ты подумал.

– А о каком я подумал?

– Ты подумал, что на бумаге. Чтоб на стенку вешать.

– Прямо читаешь мои мысли. Это ты родилась такая умная или потом поумнела?

– Иди к черту со своим сарказмом. Мой календарь – такого рода, какого они были до изобретения бумаги. Знаешь, что такое солнцестояние?

Он широко и утомленно зевнул:

– Летнее или зимнее?

Ну надо же!

– Зимнее.

– Это когда солнце в зените над Тропиком Козерога. Самый короткий день в году.

Кажется, несколько секунд я только моргала и таращила на него глаза. А он, казалось, опять задремал.

– Я тебе наскучила?

– Не-а.

Конечно, я не вполне ему поверила, но решила продолжить и рассказала ему о своей еженедельной деятельности на Календарном холме:

– Развязка наступит 21 декабря, как ты, большой специалист по солнцестояниям, конечно, догадался. Я собираюсь провести в этот день нечто вроде… даже не знаю, как назвать. Церемонии? Празднования? Надо подобрать правильное слово. У тебя, кстати, нет идей?

Он помолчал секунд пять, потом произнес:

– Солнцестар.

– Чего?

– Солнцестар. Солнце -стояние. Стар -герл, Звездная девочка. Объединяем два понятия.

У меня сердце сильнее застучало. Это глупо, я понимаю – такая малость. Но впервые услышав из уст Перри свое имя, я испытала словно легкий удар током. Не так уж он ко мне равнодушен, не так уж ему со мной скучно, как он прикидывается.

Я прочистила горло:

– А что, мне нравится. Спасибо.

– Пожалуйста.

– Ну вот, – продолжала я, – я поставлю палатку с отверстием в направлении восточной части горизонта, точно в линию с последним колышком. Таким образом, первые лучи восходящего солнца проникнут прямо ко мне в палатку. Получится такой палаточный Стоунхендж. Ну, и народ приглашу, конечно.

Я ожидала, что он спросит, к чему мне все это. Но парень не спросил.

– Это будет самый главный, захватывающий момент, – пояснила я. – Может, я напишу стихотворение. Или песню. Или сыграю на укулеле. Или станцую.

Я встала и начала танцевать. Дотанцевалась до самого карниза, откуда была четко видна серебристая гладь канала в лунном свете. Протанцевала вокруг Перри. Когда я оказалась позади него, он не обернулся, но, выпрямившись, сел. Когда мне наконец пришло в голову сесть рядом, парень не вымолвил ни слова. Только глядел на меня и кивал.

– Ну что, – спросила я, – хочешь как-нибудь пойти со мной, посмотреть, как я втыкаю новую метку?

– Возможно.

– Встретимся там? Я хожу туда по четвергам.

– Возможно.

По моим ощущениям, после этого второго «возможно» мы смотрели друг на друга много часов, но на самом деле речь, конечно, шла о минутах, а то и секундах. Время, проведенное на крыше, отследить труднее, чем время восхода. В общем, рано ли, поздно ли я надела сандалии и говорю:

– Ну ладно… Пока.

– Пока, – сказал Перри.

Я подошла к карнизу. Он снова разлегся.

– А еще я не типичная девчонка, – выпалила я, поставила ногу на ступеньку лестницы и вскоре возвратилась с небес на землю.

В нашей округе поселился пересмешник. Он постоянно садится на телеграфный столб за нашим задним двором. Каждое утро первым делом я слышу его. Невозможно чувствовать себя несчастной, когда слушаешь пересмешника. В нем умещается столько звуков, столько песен! Кажется, он сам никогда не знает, с какой начать, и поэтому начинает со всех сразу, исполняет целую дюжину песен на целую дюжину разных голосов одновременно. Все поет и поет, без пауз, без перерыва – так энергично, даже отчаянно, словно от него зависит бодрствование всего мира.

Сегодня, перед тем как отправиться на Календарный холм, я расспросила маму о наших соседях, о семье Кантелло и о лампочке у них над крыльцом. Она горит всякий раз, когда я ухожу ни свет ни заря по четвергам. Сначала я считала, что свет оставляют по ошибке, по рассеянности, но потом засомневалась.

– Нет, не по ошибке, – отозвалась мама и объяснила, что рассказала миссис Кантелло о моих рассветных ритуалах, так что теперь эта соседка помогает освещать мне путь на холм. Ну разве не мило?

Я рассказала Бетти Лу о ночи на крыше у Перри.

– А как же Лео? – спросила она (о тебе ведь я давно ей все выложила).

– Лео далеко, – сказала я. – А Перри рядом.

Еще я ей сообщила о пересмешнике.

– Везет тебе, – вздохнула Бетти Лу. – Хотела бы я иметь своего пересмешника…

Дорогой Арчи!

( Видишь, Лео, получается письмо в письме, но ничего страшного, можешь подсмотреть одним глазком – как я уже сто раз писала, от тебя у меня секретов нет. )

Я встретила парня. Его зовут Перри. Даже фамилии не знаю. Он живет на задах мастерской по ремонту велосипедов и газонокосилок (ты хоть помнишь еще, что такое газонокосилка, о, обитатель пустыни?). У него темные волосы, голубые глаза. Иногда он ночует на крыше. Кажется, живет бедно. Роется в мусорных баках. Ворует. У него были проблемы с законом. Целый год провел в одном из так называемых исправительных лагерей. Он сосет лимоны. Плюется в меня косточками от них. Много говорить не любит (хотя однажды наорал на меня). Часто бывает угрюмым, легко раздражается. Но с моей маленькой подружкой Пусей вел себя очень мило. Наверное, это лучшее, что я могу о нем сказать: кажется, Пусе он по-настоящему понравился. Он любит читать. «Через него» я открыла для себя «Ундину». Очень умный, хотя это далеко не сразу понимаешь. Временами ведет себя так, словно весь мир у его ног. Развязный, любит куражиться и хорохориться. Когда взбирается по лесенке на вышку в бассейне, то прыгает не сразу, а всегда немного постоит, как бы осматривая свои владения. Лежал на пляжном полотенце с девочкой по имени Стефани, но после того, как опять сходил искупаться, к ней не вернулся. Моя приятельница, Крутая Эльвина, в него влюбилась.