Кристоф Хайн - Чужой друг

В роли борца выступает молодой социолог, которого за неуживчивость характера «сослали» из столичного научного института на завод в Шведт. Шлётель и там возмущается бесхозяйственностью, неразберихой, пустой тратой рабочего времени, — он требует, чтобы производство подчинялось «диктатуре разума», пытается усовершенствовать систему оплаты труда. Не найдя поддержки в коллективе, привыкшем работать с прохладцей, по старинке, Шлётель идет на крайние меры: пишет жалобы, обвиняет руководство завода в злостном саботаже и, дойдя до отчаяния, кончает с собой в то самое время, когда предложенная им реформа оплаты труда утверждается вышестоящими организациями.

Хайн-драматург во многом следует заветам Брехта. Ему не столь важно растрогать или взволновать зрителей (или читателей), гораздо важнее заставить их задуматься. Сам он не испытывает и не внушает зрителям сострадания к своему странному герою, хотя тот и оказался по существу прав, но наталкивает на размышления о том, в чем же были просчеты Шлётеля, в чем причины его гибели, по сути дела бессмысленной и неоправданной.

Комически-гротескный вариант подобного же сюжета был дан Хайном несколько позже, в рассказе «Новый Кольхаас (которому больше повезло)». Заголовок намекает на известную новеллу Генриха фон Клейста «Михаэль Кольхаас», где герой, человек из народа, вступает в отчаянное и благородное единоборство с могущественным феодалом, защищая свое достояние и достоинство. «Новый Кольхаас», бухгалтер мебельной фабрики Герберт К., получил премию и обнаружил, что ему недоплатили сорок марок. Из-за этой не столь крупной суммы он вступил в длительную тяжбу с администрацией фабрики, долго ходил по инстанциям, пока не добился своего. За время этого затяжного конфликта Герберт К. сам не заметил, как озлобился, утратил контакт с окружающими, сделался чуть ли не маньяком — и стал противен собственной жене, которой надоело его мелочное упрямство. Семья К. распалась. Назойливый жалобщик потерял неизмеримо больше, чем приобрел. Обо всем этом писатель повествует со спокойной иронией, не морализируя, но снова приглашая читателей к размышлениям.

Кристоф Хайн очень редко и ненадолго обращается в своих произведениях к годам фашистского господства — о них уже многое сказано и в литературе антифашистской эмиграции, и в литературе ГДР, и в лучших книгах писателей ФРГ. Однако Хайну до боли ясно, какие глубокие и трагические следы оставили эти двенадцать черных лет в жизни немцев. Именно здесь исток тех горестей и неурядиц, какие довелось перенести разнообразным персонажам цикла рассказов «Из альбома городских пейзажей Берлина». Соотнося настоящее с не столь давним прошлым, Хайн повествует о судьбах рядовых берлинцев, «маленьких людей», — одни погибли, другие, пройдя после войны через различные испытания и кризисы, нашли себя в условиях нового строя. Эти перемены в судьбах людей рисуются как процесс многотрудный, далеко не безболезненный. В одной из критических статей о творчестве Хайна эти маленькие рассказы сравниваются с миниатюрами Анны Зегерс из ее цикла «Мир», написанного в начале 50-х годов. Сходство тут, скорее всего, в лаконизме стиля, в том, что люди и события даны как бы пунктиром, без детализации. Но Кристофа Хайна больше занимают судьбы не вполне обычные, подчас редкостные, и те конфликты, иногда явные, иногда подспудные, которыми была насыщена жизнь демократической Германии первых послевоенных лет. В этом смысле его маленькие рассказы, взятые вместе, сопоставимы не столько с циклом Зегерс «Мир», сколько с ее романами о первых годах существования ГДР — «Решение», «Доверие».

Первый роман Кристофа Хайна — «Конец Хорна» — заслуживает специального анализа. Однако стоит отметить здесь, что и в этом крупном произведении писатель, развивая мотивы некоторых своих рассказов, соотносит нашу современность с минувшими временами. Притом минувшие времена, о которых стоит помнить, в которых надо продолжать разбираться, — это, по мысли Хайна, не только предвоенные или военные годы, но и конец сороковых, и пятидесятые. Именно в сложной, бурной атмосфере тех лет могло произойти событие, вокруг которого строится действие романа, — самоубийство честного ученого, археолога Хорна, несправедливо раскритикованного догматиками и затравленного провинциальными карьеристами.

«Конец Хорна» построен как роман-расследование: персонажи, жители маленького курортного городка, поочередно вспоминают, что было десятилетия назад, и постепенно перед читателем раскрываются обстоятельства, приведшие к гибели Хорна. Наиболее надежный свидетель здесь — Томас, который школьником был искренне привязан к Хорну, часто ходил к ученому в краеведческий музей, пытался ему помогать. Каждая глава открывается внутренним диалогом, который Томас, теперь уже взрослый, ведет с умершим Хорном. Томас слышит властный голос того, кого давно уже нет: «Вспомни, вспомни!» Эти слова — поясняет издательская аннотация — «относятся не только к действующим лицам книги, это вместе с тем и призыв к читателю — задуматься над собственным временем, собственной жизнью, над тем, что было и что есть, ибо прошлым объясняется настоящее, а настоящим определяется будущее».

Критическая, аналитическая направленность, свойственная произведениям Хайна разных лет, его склонность к сопоставлению и взаимодействию событий в настоящем с воспоминаниями о прошлом — все это очень отчетливо проявилось в его повести «Чужой друг» (1982), получившей в последние годы широкую известность в ГДР и за ее рубежами.

Если в романе «Конец Хорна» действие полицентрично — у каждого из основных персонажей своя сюжетная линия, своя судьба, — то повесть «Чужой друг» написана как бы на едином дыхании, отличается высокой степенью сюжетной и композиционной концентрации. Перед нами психологический портрет героини, сорокалетней женщины-врача, хроника ее жизни за один год, порой с заходами в прошлое.

Название повести сразу же сигнализирует: здесь встает острая проблема. Если «чужой», то какой же это друг? Что-то здесь неладно. И именно так — неладно, нерадостно — сложились отношения героини повести, Клаудии, с ее «другом» Генри после их внезапного и, в сущности, случайного сближения. Они продолжают жить раздельно, в однокомнатных квартирах большого берлинского дома. Клаудия разошлась с мужем после двукратного аборта, разочарована в семейной жизни и не хочет новой семьи. Генри женат, его жена с детьми живет в Дрездене, у нее тоже есть «друг», но ради детей они не хотят разводиться. Клаудия и Генри время от времени встречаются, проводят вместе несколько часов, иногда и свободные дни. Их объединяет некий минимум симпатии, взаимное физическое тяготение — не более того. Оба они крайне дорожат своей свободой, ничем не хотят связывать себя. Однако свобода от обязанностей оборачивается отсутствием счастья — того счастья, которое дается глубиной чувства, его прочностью, умением делить горе и радости с любимым человеком. Казалось бы, Клаудия — идеально эмансипированная женщина: она устроила свою личную жизнь так, как ей хотелось. Однако в ее женской судьбе наглядно обнаруживаются издержки упрощенно понятой эмансипации, то разрушающее действие, которое одинокая «холостяцкая» жизнь оказывает на человеческую личность.

Читать дальше