Кристоф Хайн - Чужой друг

Мне хотелось налить птицам свежей воды, насыпать корму, однако домоуправ не позволил и этого. Он выставил меня из квартиры, тщательно запер дверь, косо поглядел на меня и сказал, что сам примет все необходимые меры. У него уже есть опыт. Вот если я знаю кого-либо из знакомых покойницы, то им надо сообщить. Я ответила, что никого не знаю. Домоуправ достал из кармана кривую, мятую сигарету. От спички пустой ее кончик вспыхнул.

Днем приехали полицейские и врач. Я догадалась об этом по тому, как с ними разговаривал домоуправ в коридоре. Я не вышла в коридор — ждала, пока позовут. Но меня так и не позвали.

Через два часа прибыли санитары с носилками. Об этом я тоже догадалась по доносившимся разговорам. Вынося тело, санитары задели мою дверь. Сначала я решила, что нужна моя помощь, хотела открыть входную дверь, но с места все же не сдвинулась.

Дверь из моей комнаты в маленькую прихожую со встроенными шкафами была приоткрыта, и я слышала каждое слово, каждый звук, каждый шорох. Прощание фрау Руппрехт с соседями.

Какой-то мужчина, видимо санитар, громко ругался в коридоре:

— Старуха померла три дня назад. В этом доме околеешь, никто и не почешется.

Вечером ко мне зашел домоуправ. Не могу ли я пока приглядеть за птицами в соседней квартире? Он отдал мне ключ. Я пошла туда, вымыла блюдечки, налила свежей воды, насыпала корма. На стенах висели четырнадцать клеток с двадцатью тремя птицами. Два попугая подохли. Я завернула их в газету, которая лежала на столике.

Все это заняло не меньше часа.

Я чувствовала какую-то неловкость. Все время казалось, будто в квартиру вот-вот вернется фрау Руппрехт и мне придется объяснить ей свое вторжение. Жаль, что я не сумела закрыть ей глаза. С закрытыми глазами вид у покойников, по-моему, не такой агрессивный.

Когда все было закончено, я взяла газету с мертвыми попугаями и бросила их в мусоропровод, который находится рядом с лифтом. Вернувшись к себе, я долго мыла руки, оттирала их щеткой.

Через два дня домоуправ забрал у меня ключ. О похоронах фрау Руппрехт он ничего не знал. Родственники еще не объявились. До прояснения ситуации домоуправ решил поставить ее мебель и кое-какие вещи в подвал.

Он спросил, не возьму ли я на время птиц, хотя бы нескольких. Я ответила, что собираюсь уехать, и он раздраженно пробормотал: понятно. Никто не хочет возиться с птицами покойницы. Я спросила, где сейчас ее тело. Домоуправ все еще злился.

— Почем мне знать, — проворчал он и скривил губы. — Где полагается, там и спрашивайте.

Домоуправ возился в соседней квартире до позднего вечера. Чтобы заглушить этот шум, я включила телевизор. Хорошо, что домоуправ забрал ключ. Мне было бы неприятно заходить вечерами в пустую квартиру кормить и поить птиц. «Птицы покойницы», сказал домоуправ. Было что-то досадное и навязчивое в необходимости этих визитов. Покойница должна была забрать своих птиц с собой.

За два дня до сочельника я пошла покупать подарки. В магазине деликатесов я, особенно не выбирая, накупила вина, пряностей, всяких консервированных яств. Сложив целую гору моих покупок, продавщица спросила:

— Это все?

— Надеюсь, — ответила я и расплатилась.

Судя по количеству подарков, я никого не забыла из тех, кому должна что-нибудь подарить к празднику. На прощание продавщица пожелала мне «счастливого рождества».

Дома я собралась завернуть подарки в цветную бумагу и пройтись карандашом по своей записной книжке с фамилиями и адресами. Против каждой фамилии уже стояли карандашные галочки, оставшиеся с тех праздников, когда мне приходилось ломать голову над такой бессмыслицей, как «индивидуальные» подарки. Теперь я больше не стараюсь придумывать особенных подарков. Достаточно любого. Да я и не знаю, что такое «индивидуальный» подарок. Пожалуй, если его действительно подарить кому-нибудь, то человек испугается. Не знаю, каким был бы этот подарок для меня, но думаю, если бы он был впрямь «индивидуальный», я бы расплакалась. Тогда я узнала бы, что я за человек. Пока я этого не знаю. И даже не ясно, хочу ли узнать. Жить мне еще лет тридцать. Во всяком случае, так утверждает статистика. И я не уверена, что прожить эти тридцать лет мне будет легче, если узнаю, кто я, собственно, такая. Я живу без особенных проблем. Как каждому нормальному человеку, мне иногда страшно, что я могу сойти с ума. Достаточно иметь пару таких случаев среди знакомых, чтобы понять, как легко это может произойти, и тут никто не может считать себя в полной безопасности. Я почти уверена: самый прямой путь к сумасшествию — это задуматься, что ты за человек. Современная психиатрия имеет кое-какие успехи, зато и пациентов у нее столько, сколько никогда не бывало. Я не питаю особой неприязни к психиатрии или нейропсихологии. Но и особенной симпатии тоже. По-моему, у любого человека можно найти все что угодно, стоит только захотеть.

Продавщица пожелала мне счастливого рождества. Я собралась ответить тем же, но она уже разговаривала со следующим покупателем. С напряженной гримасой любезности она укладывала новую гору бутылок и консервов. «Индивидуальные» подарки очередного покупателя.

В сочельник я обедала с Генри в ресторане. На рождество он собирался к семье. Мы старались об этом не говорить. Ему не хотелось предвосхищать ссоры с женой. А Новый год мы решили встретить у моих родителей в Магдебурге.

После обеда я уехала. Генри проводил меня до машины. Когда мы попрощались, Генри сунул мне в руку маленький сверток. Не надо, пожалуйста, подумала я и улыбнулась.

Сдвинув шляпу на затылок, он глядел на меня. Я смотрела на него в зеркальце заднего обзора, пока он не скрылся за дверями, другими машинами, прохожими, словно канул в сырую, серую мглу асфальта.

Утром после рождества я сказала матери, что хочу пофотографировать и вернусь домой только к вечеру. Мать удивилась — ведь я все давно сфотографировала в округе. Ландшафт меняется, возразила я. Было заметно: мать обиделась. Наверное, догадалась, что дома мне скучно и я ищу предлог куда-нибудь уйти. Она догадывалась об этом, а я догадывалась, что она все понимает. Поэтому я была благодарна ей уже за то, что она прекратила расспросы и отпустила с миром. Несмотря на все мои возражения, мать всучила мне с собой кофе и бутерброды.

Мне действительно было тут скучно. В сочельник я приехала к родителям довольно поздно. Они уже все приготовили, и после обычных несердитых упреков мы прошли к елке. Я похвалила елку — отец наверняка возился с ней целый день, — и это его очень обрадовало. Мы вручили друг другу подарки. На минуту я пожалела, что купила их без особого выбора. Но родителям подарки понравились — по крайней мере вид у них был довольный. Подарки оказались необычными и дорогими, а это для родителей значит немало.