Пэм Дженофф - Пропавшие девушки Парижа [litres]

Шум повторился. Звуки были похожи на те, что производил олень, наведывавшийся к ним в сад близ Конкарно, где они с матерью отдыхали каждое лето. Но это был не олень. Поступь более тяжелая, под ногами трещат сучья. Мари вскочила с пола, думая, что за дверью притаился немец. Она пыталась вспомнить, как их учили действовать в таких случаях. Тело покрылось гусиной кожей.

Но ключ в замке повернулся, и дверь отворилась. В проеме появился тот самый рослый злой тип, который привел ее в сарай накануне вечером. Мари разгладила на себе юбку. Ей было ужасно стыдно, что из угла, где она попыталась аккуратно справить нужду, теперь несется вонь испражнений. Конечно, она предпочла бы сходить в туалет в другом месте, но выбирать не приходилось, поскольку дверь была заперта, а уборной сарай оборудован не был.

Ее провожатый не произнес ни слова – просто жестом велел ей следовать за ним. Мари повиновалась, на ходу собирая в низкий узел свои белокурые волосы. Во рту стоял кислый привкус, в животе урчало от голода. Небо на востоке розовело, воздух был сырой и влажный. Поскольку в сарай ее привели посреди ночи, значит, просидела она там всего несколько часов, рассудила Мари. Но из-за того, что она томилась ожиданием и переживала, вернется ли он за ней, когда вернется, как ей быть, если он не появится, ей показалось, что времени прошло гораздо больше.

Теперь она увидела, что сарай утопал в лощине за тополями. Они стали взбираться на холм.

– Ну как – пережили ночь? – спросил мужчина по-английски, так тихо, что она едва его расслышала.

– Да. Но не благодаря вам, – громко добавила Мари, выплескивая свое раздражение: уж очень она зла была на него за хамское обхождение.

Он резко повернулся, больно схватил ее за запястье и тихо скомандовал сиплым голосом:

– Не ори!

– Не трогайте меня! – Мари попыталась высвободить руку, но он держал ее крепко, будто клещами.

Взгляд его вспыхнул.

– Я не позволю, чтобы меня схватили только потому, что вы не способны держать язык за зубами. – Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

Затем мужчина снова зашагал, ведя ее через лес совсем не в том направлении, как ей казалось, откуда они пришли минувшей ночью. Мари краем глаза разглядывала своего спутника: короткая стрижка, квадратная челюсть. Штаны и рубаха, как у французского крестьянина, однако, судя по его молодцеватой выправке и походке, он был военным или бывшим военным.

Деревья расступились, открывая ее взору просеку и на дальнем краю – здание безымянной железнодорожной станции, маленькое, не больше, чем сарай, в котором она ночевала. Провожатый Мари кинул прощупывающий взгляд в обе стороны, подобно человеку, который постоянно должен беспокоиться о том, чтобы его не обнаружили и не выследили. Потом снова взял ее за руку. Мари вырвалась от него.

– Не смейте больше хватать меня.

Нежелательное прикосновение чужих рук неизменно навевало воспоминания о детстве: если отец больно сжимал ее руку, затем обычно следовали пощечина или удар.

Мари думала, что сейчас услышит очередную отповедь, но ее спутник кивнул в знак согласия.

– Тогда не отставайте.

Он пошел через просеку и завернул за здание станции, где одиноко стоял велосипед.

– Садитесь. – Мужчина показал на раму.

Мари медлила. Утреннее солнце поднялось над деревьями довольно высоко. Она считала, что глупо средь бела дня колесить на велосипеде по просторам сельской Франции: они обязательно привлекут к себе внимание. С другой стороны, выразив несогласие, она бы еще больше разгневала своего спутника. А кроме него и того жалкого сарая, она здесь больше никого и ничего не знала. Мужчина крепко держал велосипед, помогая ей сесть на раму, затем сам вскочил на сиденье, уверенно взялся за руль. Оказавшись в кольце его длинных мускулистых рук, Мари заерзала, испытывая неловкость от такой тесной близости человека, которого она не знала. Он начал крутить педали, и они покатили по узкой неровной тропинке.

На краю просеки тропинка перешла в проселочную дорогу, с обеих сторон обрамленную низкими стенами из крошащегося камня. Внизу под ними простиралась долина, устланная пышной зеленой растительностью и опрятными возделанными полями. Тут и там краснели крыши деревенских домиков, кое-где стояли особняки. Из долины к ним поднимался влажный дурманящий аромат жимолости. Пологие холмы и маршрут, которым летел «Лисандр» минувшим вечером, навели Мари на мысль, что они находятся в регионе Иль-де-Франс, где-то к северу-западу от Парижа, в самом центре территории, оккупированной нацистами.

Они миновали фермерский дом, во дворе которого молодая женщина развешивала выстиранную одежду. Мари охватил страх. До последнего часа она пряталась под покровом темноты. Теперь же они оказались на всеобщем обозрении. Наверняка она чем-то себя выдаст. Но женщина просто улыбнулась им, – очевидно, приняла их за молодую парочку, совершающую утреннюю прогулку на велосипеде.

Через несколько минут спутник Мари резко съехал с центральной дороги, так что она чуть не свалилась с велосипеда. Мари схватилась за руль. Он затормозил перед каким-то особняком.

– Зачем мы сюда приехали? – отважилась спросить она.

– Это одна из наших конспиративных квартир, – объяснил он. Мари с удивлением смотрела на величавый дом с двухскатной щипцовой крышей и слуховыми окнами: она думала, что местные партизаны обитают в пещерах и лесах, в лучшем случае – в сараях, наподобие того, в котором она провела ночь. – Дом пустует. Немцы заняли бы его, если бы не эта штука. – Он показал на некий предмет, что лежал перед ней, вклинившись между двумя каменными плитами. Взрывное устройство, узнала Мари, вспомнив занятия в учебном центре. Невзорвавшаяся бомба, которую немцы сбросили перед оккупацией. – В саду таких еще с полдюжины.

В комнатах она не заметила беспорядка, тонкое столовое белье и фарфор были в целости и сохранности, мебель не зачехлена. В столовой, что размещалась с левой стороны, стоял сервированный стол, словно с минуты на минуту за ним должны были собраться гости. Очевидно, хозяева покинули дом в спешке, рассудила Мари, вспомнив l’exode – бегство миллионов жителей Северной Франции перед вторжением немецкой армии четыре года назад. Лишь тонкий налет пыли на всех поверхностях свидетельствовал о том, что в доме никто не живет.

Сверху доносились поскребывание и тихий смех. Спутник Мари, не дожидаясь ее, ринулся наверх по широкой лестнице, перескакивая сразу через две ступеньки. Она поспешила следом. Он открыл дверь в одну из комнат, которая некогда служила кабинетом. За широким дубовым столом, который временно использовался в качестве обеденного, собралась горстка мужчин, все примерно одного возраста с Мари. Тяжелые портьеры были задвинуты, на столе мерцали несколько свечей. К потолку поднимались заставленные книгами полки.