Робер Эскарпи - Святая Лизистрата

Вы называете социализмом то, что не представляет для вас опасности, и коммунизмом то, что вам мешает», — говорит Анри Лассег карьеристу и подлецу Бриу. Эта формула очень точно отражает суть отношения буржуазных политиканов к коммунистам. Робер Эскарпи не коммунист, но он честный художник, и в его книге наиболее последовательными и активными защитниками республики оказываются коммунисты и те интеллигенты, которые не желают иметь ничего общего с политикой антикоммунизма. Одним из таких интеллигентов является ученый и писатель Анри Лассег.

Остроумный, тонкий и впечатлительный человек, блестящий эрудит, талантливый поэт, Лассег в начале романа далек от схватки между силами реакции и республиканским лагерем. В нем много черт, роднящих его со скептическими, все понимающими, но бездеятельными героями Анатоля Франса («Господин Бержере в Бордо» — так назвал свою рецензию на роман Эскарпи известный критик Андре Вюрмсер, высоко оценивший «Святую Лизистрату»). Но обстоятельства современной жизни обладают своей непреоборимой логикой. В трагические минуты человек должен решить, на чьей он стороне, на чьей стороне он будет действовать. И Анри Лассег подчиняется этой логике времени. Он приходит к действию в защиту республики. Эволюции Лассега веришь, потому что Робер Эскарпи сумел раскрыть ее изнутри, психологически верно и убедительно.

Убедительна, при всей своей неожиданности, и эволюция, которую претерпел юный архивариус Теодор Гонэ. Кстати, в начале романа даже трудно представить его себе юным, этого книжного червя, этого безликого святошу. С радостным и озорным удивлением писатель рисует пробуждение нормального, здорового, талантливого человека во вчерашней архивной крысе. Безвольный и набожный человек в футляре за какие-то считанные недели становится бунтарем; тот, кто призрачной тенью, избегая освещенных мест, прижимаясь к стенам домов, прячась от глаз людских, скользил по закоулкам Сарразака, стал одним из защитников демократии.

Внутренние силы, дремлющие в людях, пробуждаются; развертывается, как пружина, их воля; они распрямляют плечи. Писатель нашел остроумный сюжетный ход, который позволил ему столкнуть столько характеров, раскрыть столько нового и яркого в людях. Робер Эскарпи нашел доброго и язвительного союзника. Им оказался Аристофан.

Находка, сделанная Теодором Гонэ в архивах Сарразака, сначала тешит лишь научное самолюбие и профессиональную любознательность самого Гонэ и Анри Лассега. Новый список аристофановской комедии — это само по себе достойно восхищения! Да еще такой вариант, который позволяет Анри Лассегу всласть поиздеваться над ханжеством монахов, приспособивших сочные детали пьесы к своим великопостным эстетическим требованиям! Но постепенно история с находкой «Лизистраты» приобретает все более глубокий смысл; благодаря Аристофану начинается духовное возрождение Теодора Гонэ; благодаря Аристофану скрещиваются в поединке шпаги атеистов и клерикалов, и приходит в смятение паства аббата Ведрина, и получает угрожающее письмо от фашистских молодчиков Анри Лассег, и бурные дебаты в муниципалитете заканчиваются победой сторонников фестиваля на республиканский лад, и, наконец, приходит к необходимости активно вмешаться в жизнь сам Анри Лассег.

Обращение к античности, к образам древнегреческой литературы, целые пласты историко-литературных и лингвистических сведений, солидная эрудиция автора и его героев — все это получает в романе Эскарпи острую злободневную целеустремленность; идеи борьбы против войны, заложенные в аристофановской «Лизистрате», осмыслены французским писателем по-новому, это осмысление тесно связано с войной в Алжире, с убежденностью Эскарпи, что сами граждане должны заставить правителей отвергнуть войну как способ решения споров и конфликтов. Образ Лизистраты — святой Лизистраты, как с озорством называет ее воинствующий антиклерикал Робер Эскарпи, — пронизывает роман, ассоциируясь в сознании героев и с Мартой Лассег, которая в дни Освобождения, в 1944 году, призвав на помощь других женщин — матерей и жен, — взяла в свои руки судьбы Сарразака, и с очаровательной и решительной госпожой Кош, будущим мэром Сарразака, и с другими женскими персонажами. Авторская ирония, в которой тоже слышится интонация франсовских книг, придает роману особый аромат.

Этот серьезный и насыщенный раздумьями роман вместе с тем по-доброму юмористичен. Впрочем, не всегда по-доброму… Юмор Эскарпи сродни раблезианской сочной шутке, возрожденческому жизнелюбию; в нем нет ничего от «черного юмора» сюрреалистов, от всеразъедающей насмешки над всем и вся; в этом смысле это юмор добрый. Пристальное внимание к эпохе, доброе внимание к людям придают повествованию теплоту, и тогда юмор Эскарпи дружелюбен и весел. Но, когда речь заходит о лапутжах, ведринах, бриу, этот юмор становится злым и желчным; когда в поле зрения автора попадают слизняки типа Фоссада, этот юмор звучит брезгливой и сострадательной насмешкой. И юмор вообще исчезает, когда писатель рассказывает об Анри Лассеге и его любви, о бессмысленно загубленной жизни его брата, Жана Лассега, или о надломленном характере Катрин Лаказ. Интонационная палитра Робера Эскарпи щедра и многокрасочна, и лишь в редких случаях художественное чутье изменяет ему. Тогда в роман вкрапливаются написанные репортерской скороговоркой куски, тогда вдруг традиционно-книжной романтичностью повеет от изображения любовной встречи… Но правда и естественность быстро берут реванш.

Можно лишь присоединиться к той высокой оценке, которую дала «Святой Лизистрате» французская прогрессивная критика. Роман Робера Эскарпи талантливо и правдиво передает атмосферу — политическую, нравственную, человеческую — современной действительности Франции. Эта действительность показана в ее движении к триумфу демократических сил. «Все это очень похоже на марксизм», — говорит в книге режиссер Мамби, имея в виду Аристофана и его «Лизистрату». «Это очень похоже на марксистскую точку зрения», — скажем и мы, имея в виду Робера Эскарпи и его «Святую Лизистрату». И добавим: это хорошая, добротная реалистическая литература.

М. Ваксмахер

Все встали. Тастэ — вместе со всеми; он с нарочитой медлительностью распрямил свой длинный торс, как бы желая подчеркнуть, что делает это только из вежливости и хочет, чтобы все об этом знали. Черт возьми, его не так-то уж часто можно увидеть в церкви! Его там не увидят даже на собственных похоронах. Он им покажет, этим сарразакцам, как отправляются на тот свет без отпевания и молитвы. Святоши, конечно, начнут вопить, что это скандал, но всем скопом притащатся на гражданские похороны дядюшки Тастэ, — все, даже мэр, который урезает деньги школам, зато не жалеет их для пансионата святого Иосифа, даже сенатор Ламейнери, который баллотируется от республиканцев, а голосует за чернорубашечников.