Михаил Шифман - Рукопись, которой не было [Евгения Каннегисер – леди Пайерлс] [litres]

О фон Халбанах, точнее, о его жене Эльс, с которой мы близко подружились в Лос-Аламосе, я еще напишу. Правда, в Лос-Аламосе она уже не была его женой.

А сейчас вернусь к тому дню, когда рано утром Руди отправился в Кавендишскую лабораторию, чтобы обсудить с Гансом неотложные вопросы. Пока они занимались там своими делами, я обзвонила гаражи в Кембридже, и в одном из них мне сказали: «Да, у нас есть шаровая опора, но только одна и только для левого колеса». Это было именно то, что нам нужно. Руди был счастлив. В приподнятом настроении мы привезли ее на поезде в Ковентри и отправились в гараж, где обездвиженным ждал нас наш автомобиль. Владелец гаража был просто потрясен. «Где, где вы нашли это? Я немедленно туда поеду и куплю еще несколько штук». Нам пришлось его разочаровать.

В исследования, которыми руководила комиссия MAUD, привлекались все новые ученые. Ближе других Руди был связан с Францем Симоном и его сотрудниками в Оксфорде. Строго говоря, Симон был не чистым физиком, а химфизиком, и задача, поставленная перед ним, – это разделение изотопов урана, ключевой момент всего проекта. После нескольких экспериментов Симон выбрал диффузионный метод разделения как самый перспективный. Сейчас его не используют, но тогда ничего лучше не нашлось.

Симон вырос в Берлине и, как многие берлинцы, обладал тонким чувством юмора. Он был довольно упитанный, лысеющий, с приятным лицом и веселым нравом. Студенты обожали его и за его шутки, и за всегдашний здравый смысл. Я помнила его еще молодым, когда в незапамятные времена он с женой приезжал в Ленинград к Френкелю, а я еще училась в ЛГУ. Как давно это было…

Помимо научных интересов Руди сближало с Симоном их общее немецкое происхождение и общая ненависть к нацизму.

Симон привез с собой в Оксфорд своего ближайшего сотрудника Николаса Курти, чье имя на самом деле было Миклош. Он вырос в большой еврейской семье в Будапеште, учился в Париже и Берлине, откуда бежал вместе с Симоном после принятия расовых законов. Чуть позже к ним присоединился Генрих Кюн, тоже беженец из Германии, которого увлекла задача, поставленная перед Симоном.

Я как-то по привычке пишу Франц Симон. Так я впервые услышала его имя в Ленинграде. Англичане зовут его Франсис Саймон, и мне, пожалуй, следует делать то же самое. Итак, Саймон, Саймон, Саймон.

Поскольку группа разрасталась, Руди перестал справляться с самыми неотложными задачами. Пришлось задуматься о помощнике, наводить справки о молодых и еще не пристроенных физиках. На какое-то время его выручил – вы не поверите – Поль Дирак. Тот самый великий Дирак, который придумал уравнение Дирака и позитрон, вдруг заинтересовался разделением изотопов. Он придумал «потенциал разделения», с помощью которого можно рассчитать усилие, необходимое для получения некоторого количества данного изотопа из смеси двух. Но это лишь ненадолго отсрочило момент, когда без постоянного помощника Руди просто захлебнулся бы.

В госпитале после Рождества мне предложили сменить отделение. Работа в нем никак не была связана с войной. Я уволилась и опять поступила на учебные курсы, за шесть месяцев готовившие техников для военных производств. Сначала меня взяли в отдел технического контроля, но быстро назначили начальником небольшого сборочного цеха. Мое продвижение по карьерной лестнице на этом не закончилось. Летом 1942 года я стала инженером-планировщиком. Кажется, осенью 43-го директор завода предложил мне стать одним из его заместителей, но тут пришла пора перебираться в Америку. Это обстоятельство и положило конец моей технической карьере.

Возвращаюсь в 1941-й. Итак, поиски ассистента. Руди порекомендовали молодого физика, немецкого беженца. Клаус Фукс – так его звали – вырос в семье пастора-пацифиста. За свое активное участие в молодежном коммунистическом движении он попал на заметку штурмовикам. Как только Гитлер стал рейхсканцлером, Фуксу пришлось бежать в Англию. Диссертацию он защитил в Бристоле, а потом занимался электронной теорией металлов – любимой темой Руди еще в цюрихские времена. Про Фукса было известно, что, попав в начале войны в лагерь для интернированных немцев, он резко протестовал против большого количества ярых нацистов, оказавшихся с ним в зоне. Англичане рассудили, что поскольку Фукс был беженцем из Германии, но не был евреем, то, значит, он был проштрафившимся нацистом, и посадили его к «своим», чтобы ему было комфортно.

10 мая 1941 года Руди сел за письменный стол и написал роковое письмо. Пока не буду объяснять, почему роковое.

Дорогой Фукс,

В последнее время я занят исследованиями для министерства авиастроения. Мне нужен помощник. Я был бы рад, если бы Вы согласились переехать в Бирмингем, чтобы работать со мной. Думаю, мне удастся получить разрешение для Вас, но я не могу подать заявление без Вашего согласия.

Я не могу сообщить Вам ни о характере, ни о цели этой работы. Могу только сказать, что она связана с теоретическими задачами, включающими сложные математические конструкции, и что эта работа весьма важная.

Если Вы согласитесь, Ваш контракт будет временным и подлежит продлению каждые шесть месяцев по мере надобности. Ответ можете прислать телеграммой.

Я плохо помню весну 41-го, наверное, потому, что последующие события ее затмили. 22 июня Германия напала на Советский Союз. В один из июльских дней за ужином Руди сказал: «Помнишь мое предсказание? Оно сбылось даже несколько раньше, чем я думал. Но я никак не предполагал, что продвижение немецких войск к Москве будет таким стремительным. Они уже заняли Смоленск. Расстояние, на которое они продвинулись от границы, заметно больше оставшегося до Москвы. А ведь Россия не Франция. Меня очень беспокоят успехи моих бывших коллег в Германии в работе над урановой бомбой. Очень».

Вопрос этот, очевидно, волновал не только Руди. Вскоре через сотрудника Руди получил записку из британской разведки: «Уважаемый профессор Пайерлс! Мы были бы признательны за любые предложения, которые помогли бы нам оценить успехи атомной программы в Германии».

Руди задумался.

На следующий день он пришел из университета радостный:

– Мне кажется, они нас не обогнали, а скорее наоборот!

– Откуда ты знаешь?

– Я пошел в библиотеку и спросил, получаем ли мы Physikalische Zeitschrift из Германии. Оказывается, он приходит к нам через Швецию. В этом журнале перед началом каждого учебного года публикуют данные о лекциях по физике во всех немецких университетах – какой профессор какой курс читает. Я знаю всех немецких физиков-ядерщиков, за исключением, может быть, самых молодых. Посмотрел, какие курсы у них в этом году. Почти все читают то же самое, что и в прошлом, на старых местах. Есть исключения, но немного. Исчезли из виду Гейзенберг, фон Вайцзеккер и еще несколько человек. Разве можно это сравнить с тем, что происходит у нас? Отсюда я делаю вывод, что масштабной программы по ядерной бомбе в Германии пока нет. А ведь у них Отто Ган! С другой стороны, видно, что какие-то работы ведутся. Конечно, доказать, что они от нас отстают, я не могу, но это кажется по меньшей мере вероятным.