Михаил Шифман - Рукопись, которой не было [Евгения Каннегисер – леди Пайерлс] [litres]

В ночь на 25 августа британские бомбардировщики впервые бомбили Берлин.

Вскоре начались методические ковровые бомбежки – сначала Лондона, а чуть позднее и других промышленных и портовых городов. Бомбардировка Лондона продолжалась без перерывов с 7 сентября по 2 ноября – 57 дней и ночей. В Бирмингем бомбардировщики прилетали, как правило, по ночам. За десять минут от многосемейных домов оставались голые каркасы, иногда одна-две стены. С утра приезжали машины для сноса того, что осталось. Однажды студент архитектурного факультета, участвовавший в этой работе, сказал мне, что таким образом он узнает много нового по архитектуре «на практике». Было ли это сказано в шутку или всерьез – не знаю.

Долго еще во сне я видела один и тот же врезавшийся в память эпизод из тех лет. Видела совершенно ясно, как кадры старой кинохроники на экране. Я бегу по улице в бомбоубежище, где-то позади рвутся бомбы, справа и слева – развалины разрушенных домов в огне, осколки стекла, битый кирпич… слышны разрывы зенитных снарядов. Когда я наконец добралась до бомбоубежища, немецкие бомбардировщики уже развернулись в сторону моря, люди потянулись наверх. В этот момент подъехал грузовичок с надписью «Cadbury» на борту. Шоколадная фабрика «Cadbury» располагалась в четырех-пяти кварталах к югу. Из грузовичка вышли две девушки в железных касках: они привезли теплое какао и раздавали его всем желающим.

Работа в госпитале была изнурительной. Особенно тяжелы были ночные смены. Именно ночью, после налетов немецкой авиации, привозили новых раненых. К утру поступали те, кого удалось извлечь из завалов. Стоны, кровь, искореженные тела… Я привыкла смотреть на смерть, могла почти точно определить, кто из новичков не дотянет до следующей ночи. Иногда в сверхурочное время нас (медсестер) возили в убежища для потерявших жилье… Многих приютили в своих домах жители Бирмингема.

В сентябре Фриш перебрался в Ливерпуль. Лорд Чедвик (позднее он стал руководителем Британской миссии в Америке) предложил ему работать вместе над нейтронным облучением урана:

– В нашем университете еще нет военной программы. Это непорядок. Я знаю, что иногда вы пользуетесь нашим циклотроном. Почему бы нам не расширить измерения урановых сечений, превратив их в урановый проект под руководством MAUD?

– Вот это да! Вот это радость, но – увы – Ливерпуль закрыт для граждан враждебных государств. Еще год назад я подал заявление на британский паспорт, но пока дело не движется.

– Доктор Фриш, я помог вам с разовыми пропусками, не сомневаюсь, что мне удастся получить для вас специальное разрешение на весь срок нашего уранового проекта…

Отто изобразил для меня в лицах свою беседу с Чедвиком. Тогда я впервые услышала это загадочное MAUD. Чуть ниже расскажу об этом подробнее.

Лорд Чедвик, правда, не добавил, что в Ливерпуле действует комендантский час (портовый город!), что Отто понадобится разрешение на проживание в отеле, на обладание велосипедом и передвижение на нем и т. д. и т. п. Но Отто был счастлив, что он сможет заниматься любимой физикой по самой секретной военной программе, да еще и получать за это нормальную зарплату. Пансион, в котором поначалу поселился Фриш в Ливерпуле, вскоре разбомбили. Какие-то знакомые, которые решили от греха подальше переехать в сельское поместье, оставили ему свой дом. Одним разрешением меньше.

Говорят, браки заключаются на небесах. А я думаю, не только браки. В ноябре 1943 года лорд Чедвик снова обратился к Отто:

– Хотели бы вы продолжить ваши исследования в Америке?

– Да, очень.

– Тогда вам придется стать гражданином Британии.

– Этого бы мне хотелось еще больше.

– Что ж, посмотрим, что я смогу сделать.

К тому времени заявление Фриша скиталось по бюрократическим кабинетам без ответа уже четыре с лишним года. Через несколько дней события стали разворачиваться с озадачивающей быстротой. Рано утром к нему домой явился полицейский, который заявил, что ему – полицейскому – поручено начать процедуру натурализации. Он записал все личные данные Отто и расспросил его о людях, которые его хорошо знают и могли бы за него поручиться.

– Должно быть, вы большая шишка, мистер Фриш. Мне приказано завершить все формальности не более чем за неделю!

К концу этой недели вечером дома у Отто раздался телефонный звонок:

– Добрый вечер, доктор Фриш. Я – такой-то из министерства внутренних дел. Ваши документы готовы. Пожалуйста, упакуйте все, что вам необходимо на первое время, в небольшой чемодан и ночным поездом приезжайте в Лондон, завтра утром мы ждем вас в правительственном здании на Олд-Куин-стрит.

Там Фриша встретила высокая строгая секретарша, отправившая его в магистрат, где он подписал клятву верности Его Величеству Королю, получив взамен грамоту, удостоверяющую его британское подданство, затем вернулся к секретарше и подписал заявление об отсрочке от военной службы. Ждавшее внизу такси отвезло Фриша в министерство иностранных дел, где ему мгновенно выдали новенький, пахнувший краской британский паспорт. То же самое такси доставило его в американское посольство. Там Фриша уже ждали. Через пять минут ему вернули паспорт с проставленной американской визой. Снова возвращение к произведшей впечатление высокой секретарше, на этот раз отправившей его в отдел военной цензуры. Военный цензор внимательно изучил содержимое его чемодана. Больше всего его заинтересовала книга на датском языке. Цензор раскрыл ее и, к большому изумлению Фриша, прочел по-датски пару страниц. «Все в порядке, доктор Фриш, – сказал он, – ваш пароход в Соединенные Штаты отправляется завтра утром из Ливерпуля. Но вы легко успеете на вечерний поезд в Ливерпуль. Счастливого пути и успешной работы».

Там, на палубе роскошного лайнера «Анды», мы и встретились. Но об этом речь пойдет дальше.

Итак, я возвращаюсь к Меморандуму Фриша – Пайерлса, который благодаря стечению обстоятельств был сразу же замечен в самых верхах. Для проверки возможности создания атомной бомбы была организована правительственная комиссия под руководством лорда Томсона, который в 1937 году получил Нобелевскую премию за открытие волновых свойств электрона. Ему было всего 48 лет, но тогда он показался мне довольно пожилым. Как-то я спросила Руди, кого он считает пожилым. «Если он или она на десять лет старше меня. Причем это определение можно никогда не менять. Удобно».

История названия этой комиссии – MAUD – довольно любопытна. На одном из ранних ее заседаний обсуждался вопрос о названии. Учитывая секретность тематики, отцы-основатели сосредоточились на том, чтобы кодовое название не раскрыло цель заседаний внешнему миру. Дело происходило после немецкой оккупации Дании. Бор попросил Лиз Мейтнер отправить из нейтрального Стокгольма телеграмму своим друзьям в Англию. Он хотел сообщить им, что во время вторжения и оккупации с ним ничего плохого не произошло. Телеграмма заканчивалась следующими словами: «Скажите Кокрофту и Maud Ray Kent». Кокрофт был известен всем, но кто такая Maud Ray Kent? В телефонном справочнике Англии такой женщины не значилось. Если считать, что Кент – это не фамилия, а графство на юго-западе Англии, то столь усеченного адреса было недостаточно. Кто-то предположил, что в этих трех словах Бор хотел что-то зашифровать. В 1944 году мы встретили Бора в Лос-Аламосе и спросили его об этой мистической телеграмме, но он, конечно, ничего не помнил. Загадка разрешилась только после войны благодаря Лиз Мейтнер. Оказалось, несколько слов пропали при передаче телеграммы. Между Maud Ray и Kent шел полный адрес бывшей гувернантки семейства Бора. В тот день, чтобы заседание комиссии не пропало даром, решили назвать ее (комиссию) MAUD Committee. Вряд ли кто-нибудь мог догадаться, что речь идет об урановом проекте.