Михаил Шифман - Рукопись, которой не было [Евгения Каннегисер – леди Пайерлс] [litres]

За девять дней, с 27 мая по 4 июня, с материка на Британские острова удалось переправить 340 тысяч человек, в том числе 130 тысяч французских и бельгийских войск. Вся военная техника, сосредоточенная в Дюнкерке, была потеряна.

После нескольких дней эмоционального подъема и ликования общее настроение в стране снова опустилось до мрачного. Все понимали, что Англия осталась одна лицом к лицу с мощной военной машиной Третьего рейха. Гитлер овладел, по существу, всей континентальной Европой. Даже Советский Союз, который еще год назад клеймил фашизм, превратился в союзника Третьего рейха. Америка сохраняла нейтралитет. Ждать помощи было не от кого.

Понурые солдаты, многие из них с ранениями, возвращались из Дюнкерка, смотрели в будущее без всякой надежды. Страна ожидала вторжения со дня на день. В Лондон прибыл знаменитый американский журналист Уайтлоу Рейд, чтобы не пропустить начала этого исторического события.

Честно говоря, в те дни я тоже поддалась общему унынию: «Если немцы придут сюда, нам – и Руди и мне – конец. Он бывший немецкий гражданин, я из коммунистической России, оба евреи, никогда не скрывали своих политических взглядов. Гестапо арестует нас в первую очередь. Но живой я им не дамся». В госпитале мне нетрудно было достать ампулу с ядом, и она всегда лежала у меня в сумочке. Без нее я не выходила из дома. Страх за детей съедал меня изнутри. В кино, куда я зашла в перерыве между сменами, крутили только что полученную хронику из Парижа. Крупным планом – огромная свастика на Триумфальной арке. Вернувшись домой (Руди еще был в университете), я села за письменный стол и написала письмо нашему другу Гансу Бете в Итаку, штат Нью-Йорк:

17 июня 1940, Бирмингем

Дорогой Ганс!

Я не знаю, что случится с нами в ближайшее время. Вполне возможно, мы оба погибнем, и дети останутся одни. Если события пойдут по худшему варианту, немцы расстреляют нас, или еще раньше мы погибнем под их бомбами. Надеюсь, американцы займутся спасением детей, особенно оставшихся без родителей. Может быть, вы могли бы употребить Ваше влияние для того, чтобы наши дети попали в Америку в рамках этой программы. У нас очень хорошие дети, веселые, с хорошим характером и умные. Общаться с ними одно удовольствие. Они наверняка получат все возможные стипендии и т. д. Если в Америке они попадут в лагерь беженцев, не могли бы Вы присматривать за ними, хотя бы время от времени, чтобы они выросли хорошими людьми, как все наши друзья-физики.

У Руди есть родственники в США; некоторые из них – вполне приличные люди. Но я бы не хотела, чтобы дети попали к ним и выросли как «бедные родственники».

Мы сейчас очень заняты. Наш дух не сломлен. Qui vivra, verra [31] Поживем – увидим ( фр .). , а даже если и ne vivra pas [32] не выживем ( фр .). – мы прожили долгую и интересную жизнь, в которой было много чудесных моментов.

Если падет Англия, то Америка будет следующей на очереди. Останется ли на земле хоть одно приличное место?

Все наши общие друзья пытаются пристроить и уберечь детей: госпожа Дирак – дочь, Бретчеры – сына, а Вустеры – младенца, который пока еще в утробе госпожи Вустер.

С любовью,

Бете ответил телеграммой: «Отправляйте! Мы с удовольствием примем ваших детей у себя дома, в Итаке, на все время войны и будем заботиться о них как о собственных…» Когда Руди дважды прочитал эту телеграмму вслух, у меня на глаза навернулись слезы и я не могла произнести ни слова. Более подробное письмо от Бете пришло позднее, уже в августе.

Дорогие Пайерлсы!

Телеграмма, которую мы вам отправили, была настолько очевидной, что нам не потребовалось времени на размышления, мы послали ее тут же, как только прочли Женино письмо. Все легко могло бы оказаться наоборот – мы в Англии, а вы в Америке – и я уверен, что вы сделали бы то же самое. Все эти дни мы живем вами. Ждем с нетерпением очередного выпуска новостей по радио. Оснований для радости почти нет. И все же мы счастливы слышать, что Королевские военно-воздушные силы отбивают немецкие атаки одну за другой, с большими потерями для немцев, очевидно наученные горьким опытом бельгийской и французской кампаний. Мы счастливы слышать, что британские корабли повсюду в море, и их мощь не чета анемичному немецкому флоту. Мы рады, что французский флот не попал в руки Гитлера и другим подобным новостям. И мы надеемся на лучшее.

Да, жизнь прекрасна и полна; несмотря ни на что, мы наслаждаемся каждым днем. Стоило жить хотя бы ради прошлого года, который для меня был удивительно хорошим. Если нас скоро ждет конец, что ж, мы прожили достойную жизнь. В случае поражения Англии настанет наш черед, никто в Америке в этом не сомневается. Я очень удивлен, как равнодушно я отношусь к мысли о смерти. Рассыпается мир, приходит смерть. Только одна мысль удерживает меня на плаву: если я умру, то среди сражающихся против Гитлера останется на одного человека меньше. Если бы три года тому назад кто-нибудь сказал мне подобное, я счел бы его сумасшедшим.

В июле случилось еще одно чудо. В Университет Бирмингема пришло письмо из Канады, от женского комитета Университета Торонто. Они предлагали приютить у себя, вдалеке от военных действий, детей сотрудников нашего университета в возрасте до шестнадцати лет. «Мы будем рады принять у себя и маленьких детишек вместе с их мамами. Все дети будут размещены в семьях наших членов до конца войны, их будет ждать самый радушный прием. Сделаем все, что в наших силах, чтобы обеспечить им надлежащее образование».

Такое же письмо получили и в Оксфордском университете. Посовещавшись, мы с Руди решили отправить детей в Торонто, а Бете оставить как запасной вариант на случай, если в Торонто что-нибудь пойдет не так. Руди посмотрел на меня и спросил, не хочу ли я поехать с детьми. Я уже и сама задавала себе этот вопрос. Ответ был готов: «Нет, Руди, я не оставлю тебя одного. Неужели ты думаешь, что там, вдалеке, я смогу читать в газетах о падении Европы? Нет, здесь я нужна, здесь мое место».

В воскресенье 14 июля мы привезли детей из интерната. Все документы – паспорта, справки, свидетельства – готовы, но мне предстояло собрать их в дорогу. Все необходимое я снесла в одну комнату: платья, брюки, носки, ботинки, туфли… Габины вещи чуть побольше, Ронины совсем маленькие. Я старалась не думать, что дети с нами последние дни и неизвестно, когда еще мы с ними снова увидимся и увидимся ли вообще. Неотложные дела отвлекали меня от грустных мыслей. Каждый носочек, каждую маечку, платье и пиджачок нужно пометить – имя, фамилия – и разложить по отдельным стопкам. Верхняя одежда должна быть снабжена значками Бирмингемского университета. Габи только исполнилось шесть лет, но я назначила ее главной и пыталась накачать ее житейскими мудростями: «Габи, если у тебя или Рони будут проблемы с желудком, подойди к медсестре и попроси ее помочь. И ни в коем случае не подходи близко к бортам на палубе, тебя может унести в море. Слушайся моряков. Поняла?» – «Да, мама, если у меня или Рони ничего не получится в туалете, я должна сказать об этом моряку. А если я не смогу заснуть, что тогда делать?» – «Габи, некоторые дети едут с мамами. Им можно задать любой вопрос. Не стесняйся». – «Да, мама, я никогда не стесняюсь…»