Игорь Безрук - Время лохов [СИ]

Я немного завидовал Лепетову: тот находился в центре эпохальных событий, современная история разворачивалась у него на глазах.

— Давай, заскакивай, я все равно сейчас один, пообщаемся.

Володька не замедлил прийти. Мы сбегали за пивом, взяли копченой рыбы, расположились у меня на кухне.

— Где ты? как? Сто лет не виделись!

Лепетова не было больше года, но многое в его жизни за этот год поменялось: он взял академку, в одном из корпусов универа устроился сторожем; вдобавок подвизался менеджером в одной из ивановских фирм по продаже обуви. В политике полностью разочаровался. Почти все деньги, которые он заработал в избирательном штабе на последних выборах в областную думу, он вложил в акции «Меркурия», но дивидендов не дождался. За прошедший год не наварил ни копейки и в ивановской фирме, хотя ездил (и продолжает ездить) по ее делам повсюду (за свой счет, «в аванс»), теперь сидит на мели. Еле наскреб денег на дорогу, а приехать было надо: увезти хотя бы часть своих книг, остальные — отправить по почте, потому что родители с младшим братом решили все-таки продать квартиру в Первомайске и перебраться в Липецкую область, где у них жила бабушка, откуда были их корни. Оттуда же родом была и жена младшего брата Лепетова. Поначалу брат привез ее сюда, но с каждым днем в городе становилось все хуже и хуже, что дальше — неизвестно, а деревня еще могла прокормить, пока еще могла…

Я немного приуныл: Лепетов всегда олицетворял для меня глоток свободы. Он каждый раз при встрече с таким задором рассказывал о своих участиях в различных перестроечных акциях в городе и области, что у меня от зависти слюнки текли. Лепетов реально участвовал в исторических событиях, а я прозябал в глухой провинции; история словно упорно обходила меня стороной. Там пробивался свет, тут оставался полумрак. Но теперь и в том краю все, казалось, стало угасать. Люди разочаровывались в политике, перестали верить новоиспеченным «сторонникам демократии», по сути, лжецам, ворам и лицемерам. Энтузиазм первых перестроечных лет с расстрелом Белого дома в Москве и окончательным развалом Союза сошел на нет; огромная, мощная, крепкая страна свернула куда-то в сторону, куда — никто еще не понял. Но Володька не стал больше над этим задумываться, теперь он жил предпринимательством, стал горячо доказывать мне, как все изменится, когда рынок окончательно восторжествует в экономике, свободный, независимый рынок, и страна расцветет и наконец-то догонит и перегонит околовсяческие штаты. Вот он купил акции «Меркурия». Компания серьезная, солидная, нефти в России хватит еще на века. Прогореть с такой компанией он никогда не прогорит. Каждые три месяца обещают небольшой процент; в конце года — крупные дивиденды. Все теперь будет, как на западе. Акции одной американской компании, работающей с тридцатых годов, теперь стоят миллионы; предприимчивый американский дедушка, в свое время с прицелом на будущее купив их, оставил внукам солидное состояние. Теперь так будет и у них. Через каких-то двадцать-тридцать лет приобретенные им акции будут стоить втридорога! А что такое двадцать лет — не успеешь оглянуться!

Я узнавал прежнего Лепетова. Тот постоянно рьяно брался за новое, загорался сырыми, нередко непродуманными идеями, и никогда не доводил их до логического конца. Порыв его быстро иссякал и, как правило, сам он в конце концов попадал впросак, что называется, «вляпывался».

— Ты искренне в это веришь? — спросил я.

— Да разве можно сомневаться? Акции «Меркурия» выше на пять процентов акций других аналогичных кампаний, я постоянно слежу за рейтингом фирмы в «Коммерсанте».

— Не знаю. Разве тебя история с «МММ» ничему не научила?

— Это совершенно другое! Здесь все открыто, ясно, просто: честный бизнес, строгая отчетность перед акционерами!

— Ну, ну, — скептически хмыкнул я. Можно было только позавидовать воодушевлению Лепетова. Ему уже ничего не докажешь, ни в чем не переубедишь, поздно. Вера — великая сила, она, утверждают некоторые, сдвигает горы, изменяет течения рек.

— А что с обувью? Ты там какой обувью занимаешься?

— Туфли всякие, сапоги, ботинки, как женские, так и мужские. Фирма под это дело дополнительно арендовала в районе магазинчик, меня назначили в нем управляющим.

— Но ты сам признался, что пока за год у тебя там никаких подвижек.

— В том-то и дело, что никаких. Какие могут быть подвижки при копеечном обороте? Чем больше вложишь, тем больше получишь — один из железных законов рынка. Я, собственно, в первую очередь сюда за этим и приехал.

Я еще раз удивился скрытности друга. Оказывается, его брату с женой на свадьбе надарили тысяч двадцать российских рублей. Десять брат мог ему выделить на коммерческие дела, пока не утрясутся все формальности по переезду.

Тут уже во всю заработали мои извилины: десять тысяч — деньги немалые, плюс магазин — есть шанс развернуться. Если удачно их вложить, можно быстро отбить долг и наварить в придачу.

— А нашу, первомайскую обувь не хочешь отвезти в Иваново, попробовать?

— Нашу?

— Ты совсем забыл про нашу обувную фабрику? Сейчас они немного укрепились, закупили добротное оборудование, качество возросло в разы. Я сейчас не работаю, мог бы тебе в Иваново возить нашу обувь, оттуда привозить вашу. Почему бы не попробовать, раз ты говоришь, что у вас там обувная фирма, займешь мне пару тысяч с возвратом, прибыль согласно долевого участия каждого. Думаю, справедливо. Где они закупают товар? В Москве? У нас наверняка дешевле. Хочешь, завтра сходим на обувную, их магазинчик прямо на проходной, приценимся? — выпалил я на одном дыхании.

Глаза Лепетова загорелись, идея ему понравилась, особенно с доставкой: ему не придется больше колесить, как челночнику, бивачная жизнь никогда не была ему по душе, он был человек приземленный. Хлопнули по рукам, на следующий день прямо у магазина обувной фабрики и встретились.

Первомайские цены на обувь на самом деле оказались на порядок ниже, чем в Иванове, качество приемлемое, был смысл попробовать.

На радостях на другой день я за ненадобностью растратил почти все свои гривны, оплатив квартиру, свет, купив несколько сапог на продажу, но оставив на дорогу пару сотен. Договорились рвануть прямо с утра через Попасную на Никитовку, а оттуда до Москвы. Однако из-за Лепетова (тот никак не мог определиться, какие книги везти, а какие отправлять почтой) выехали только дня через три.

Лепетов тащил чемодан с книгами, рюкзак и полипропиленовый баул с обувью. Другой баул пришлось взять мне, так как у меня была лишь соседская небольшая спортивная сумка с теплой одеждой на всякий случай, едой и «Письмами к Луцилию» в дорогу.