Игорь Безрук - Время лохов [СИ]

Немного погодя я заметил, что быстрее всего на этом рынке уходил цемент, смеси и шпаклевки. Я попросил Ярослава завезти цемента и мне (у него в ассортименте цемента не было), и с его поступлением моя зарплата стала более стабильной — на цемент спрос не снижался ни разу.

Пока Ярослав не завез смеси, я, не долго думая, предложил по-соседски двум киргизам, Азату и Нурбеку, чей контейнер был напротив моего контейнера, помогать им сплавлять мешки с цементом, когда у тех была орда покупателей другого товара, а я в это время был свободен. Они не воспротивились: чем быстрее уходил товар, тем быстрее его пополняли. Таким макаром я добавлял себе к заработку лишних пять-семь процентов в день, отдавая киргизам деньги по их заявленной стоимости с учетом скидки. За отдельную плату я помогал им также разгружать машины с цементом и смесями — мне было не привыкать таскать весомое («тупо взял, тупо понес», как учил меня крепыш Давыдов в Питере).

Ассортимент товара своего контейнера я выучил за считанные дни — память у меня еще со школы работала, как у счетовода. Я сам распределил товары по близким группам, разложил их в контейнере по определенным местам и вскоре мог, как дома, где я любую книгу на полке отыскивал в считанные секунды, быстро найти в том или ином углу какую-нибудь краску, затирку или шпатлевку. Мне это было по нраву. И даже не столько процесс торговли (торговля и так всегда доставляла мне удовольствие), сколько общение с людьми, наблюдение за ними и их поведением. Любой человек на рынке раскрывался полностью, был прозрачен, как вымытое окно. Никто на рынке не контролировал себя, никто не пытался изображать из себя кого-то другого. За воротами рынка это были серьезные и недоступные, важные и деловые люди, а здесь обычные покупатели, которые для продавцов подобных рынков иными быть и не могли. Мне сослужило службу и мое юношеское увлечение психологией, чтение Фрейда и Юнга, Теплова и Леонгарда. Да зоркий глаз, да острый язычок. Вот где развернулась во всю ширь моя натура. Мне не торгашом надо было быть, а зазывалой на ярмарке, балаганным дедом. Шутя, с прибаутками да поговорками заманивал я заезжих купцов, мастеров да покупателей в свой контейнер, перехватывал торопыг прямо на ходу, окучивал неуверенных, советовал сомневающимся. Пригодился опыт отца-строителя и стройбригадовская выучка. Мне было как никогда легко и непринужденно, никто на меня не давил, никто над душой не стоял, все у меня спорилось, все получалось. И нравились окружающие товарищи: простой в общении и открытый Мишка Ступин из контейнера справа, его соседка Зинаида, Марат из контейнера сантехники, те же улыбчивые Азат и Нурбек, как двое из ларца — одинаковы с лица.

Как оказалось, работу мне подыскала именно Зинаида, в свое время работавшая в соседнем контейнере с Еленой, а позже перебравшаяся на это место.

Зинка слыла бабой своенравной и независимой. Многие к ней клеились и тут же получали отпор. Она всегда, словно львица в прайде, выбирала сама. Заигрывал с ней по-соседски и Мишка Ступин, предлагая встретиться в более «подобающей» обстановке, но Зинка отваживала его одним махом:

— А бабушка твоя возражать не будет?

— Какая бабушка, о чем ты? — спрашивал он, недоумевая.

— Да которая тебе пирожки приносит и каждый день из-за забора выглядывает.

«Бабушка» та была квартирной хозяйкой Михаила и по возрасту годилась ему если не в бабушки, то в матери точно. Подозревали, что она просто втюрилась в него на старости лет без памяти, потому что, когда появлялась на рынке, даже выглядела, как помешанная: улыбалась сама себе и от Мишкиного контейнера почти не отходила. С трудом ему приходилось ее выпроваживать, а потом оправдываться перед товарищами: мол, не берите в голову, хозяйка его на самом деле какая-то не от мира сего.

Моя квартирная хозяйка была старушкой набожной, тихой. Редко когда из ее комнаты раздавался шум телевизора, Я никогда не слышал ее шагов, кашля, стонов. Ее одиночество скрадывал молитвослов, иконы висели в каждой комнате, а в ее небольшой комнатушке святые и угодники занимали чуть ли не полстены.

Комнату у нее для меня нашла тоже Зинаида: вычитала в одном из объявлений, которые обычно развешивают на стенах домов. Она же сговорилась с хозяйкой и по оплате и по условиям пребывания.

Меня все устраивало, готовить я умел, телевизор мне был не нужен, в свободное время я больше читал, чем ездил по Москве. Хотя хотелось конечно же поглядеть Москву поближе, как в Питере, но — Москва не Питер. В Москве менты в метро и на улицах лютовали, ловили гастарбайтеров на каждом шагу, у них словно нюх был на приезжих. Последние не имели никаких прав, особенно, если не успели оформить регистрацию, а ее, как правило, не имел каждый второй, если не больше.

Когда устраивались облавы на рынках, работяги без регистрации прятались, где могли; которые попадались, откупались, но только на время — второй раз лучше было не попадаться, могли посадить в «обезьянник», а после — депортировать. За это Москву я не переваривал — мне было в ней некомфортно, поэтому и приходилось, как правило, на работу и с работы добираться, что называется, дворами-помойками, минуя, если возможно, метро и многолюдные улицы, чтобы лишний раз не напороться на бдительных ментов и не доказывать им каждый раз, что ты не олух небесный, не криминал какой-нибудь, а простой и честный трудяга со светлыми помыслами в голове. А в остальном меня все устраивало: работа спорилась, деньги не переводились, за квартиру уплачено на два месяца вперед. Я смог даже оформить временную регистрацию: квартирная хозяйка не отказала, лично сходила со мной в паспортный и подала заявление. Теперь в свободные минуты по выходным я безбоязненно выбирался в город, посещал музеи и картинные галереи, любовался храмами. Ангел, казалось, похлопал меня по плечу. Однако в какой-то момент неожиданно он на минуту отвлекся или взял отгул: прошло около двух месяцев, как я проработал, — мой хозяин Ярослав, неожиданно пропал. Неделю его не было, вторая пошла, товар убавляется, наличка скапливается, самый ходовой товар ушел, на мелочевке хорошей выручки не сделаешь.

Я был в растерянности, тревога сжимала сердце: никто не знал даже, где живет Ярослав, как его разыскать. Как можно было быть таким беззаботным, затеяв свое дело, — я не понимал. Несколько дней подряд я выходил на работу, тщетно просиживал день (если не помогал соседям разгружаться), вечером из накопленной от продажи суммы отбирал себе оговоренную с Ярославом дневную минималку и огорченно уезжал домой. Сколько так могло продолжаться? И что мне прикажете делать дальше, как поступать? Кому отдать выручку? Кому передать ключи от контейнера и оставшийся товар? Голова шла кругом. А тут еще сорока на хвосте принесла, что, якобы, Ярослав хорошо загулял, запил или подсел на иглу — я еще больше осерчал. Я был, как привязанный: и кинуть Ярослава не мог, уехать, не рассчитавшись, — не в моей это было природе, и дальше сиднем сидеть — только геморрой зарабатывать. Наконец к концу месяца Ярослав объявился. Высохший, заросший, с темными кругами под глазами, в каком-то замызганном спортивном трико и стоптанных кроссовках. Увидев пустой контейнер, недовольно буркнул: