Александр Зиновьев - В преддверии рая

Она потом со мной не разговаривала три дня. Но в конце концов не выдержала. Не ожидала я от тебя этого, сказала Она. Что именно, спросил я. Ты откупного предлагал за меня, да, спросила Она. Магнитофон? Это он сказал, спросил я. Что же, из него выйдет отличный дипломат. До министра дойдет. Держись за него! А магнитофона у меня нет и не было. Это нам не по карману. Так вот в чем дело, сказала Она. Теперь мне многое стало понятным. Хватит об этом! Давай о чем-нибудь поинтереснее.

Постановления, принимаемые властями Страны, разделяются на две группы: явные и тайные. Первые принимаются публично, при большом скоплении всякого рода представителей и журналистов, широко рекламируются, считаются величайшей исторической вехой и почти никогда не выполняются или выполняются совсем не так. Вторые принимаются тайно, в узком кругу высших руководителей и причастных лиц, факт их принятия отрицается, они педантично проводятся в жизнь, чего бы это ни стоило. Первые суть вехи иллюзорной истории Страны, вторые же суть рычаги и ступени ее реальной истории. Поэтому подлинный поток жизни Страны остается навсегда скрытым от исторической науки. Те немногие счастливчики, которым удается благодаря силе воображения и случайному стечению обстоятельств коснуться этого потока, погибают, будучи осмеянными учеными коллегами и раздавленными карательными органами Страны. Создается впечатление, что основная /если не единственная/ жизненная цель Страны — скрыть от всех и от самой себя, что такое она есть на самом деле. В этом, очевидно, и состоит самый глубокий инстинкт всего живого — инстинкт самосохранения. Ибо познай Страна сама себя, она погибнет как таковая от омерзения к себе.

Когда власти убедились в том, что задавить оппозицию обычными методами невозможно, было создано сверхтайное совещание высших лиц наиболее влиятельных организаций и учреждений страны, как-то связанных с проблемой оппозиции. На этом совещании и было принято решение о создании ИСИ /комплексного научно-исследовательского и профилактического центра по проблемам общественного сознания/ и сети экспериментальных /пока/ оздоровительных центров /или Сознаториев/. Деятельность Сознаториев долгое время оставалась действительно тайной. Жители мест, в которых располагались Сознатории, были осведомлены о характере этих учреждений. Но деятельность местного Сознатория их, как правило, не затрагивала, а многие граждане получили выгодную работу в нем. Так что местное население стало относиться к Сознаториям даже с любовью, распуская о них лестные слухи. Поскольку слухи были хорошие, в них не верили. Когда же скрывать факт Сознаториев стало невозможно и даже бессмысленно, власти резко изменили их официальный статус. В печати стали появляться материалы о жизни в Сознаториях и научные работы, обосновывающие их как новый шаг на пути к полному коммунизму.

На другой день по городу поползли слухи об идеологической диверсии на площади Хо-Ши-мина и об антисоветских лозунгах на прилегающих к площади улицах. Эту часть города оцепила милиция. В полном составе прибыло городское отделение ОГБ, затем — половина областного отделения ОГБ, затем — специальная группа ОГБ из Москвы. Последняя прилетела на двух сверхзвуковых лайнерах и сразу взяла инициативу в свои руки. Товарищ Сусликов, переведенный несколько дней назад в аппарат областного комитета партии, сразу догадался, что эту хохму устроили хулиганы Стопкин с Жидовым, но вслух высказал убеждение, что это дело рук группы Каплинского-Вайсберга-Воронова. В ЧМО тоже подумали первым делом о Стопкине с Жидовым, тем более кепочка явно стопкинская. Но Стопкин заявил, что кепку он потерял давно, а скорее всего ее у него похитили. И тогда сотрудники ЧМО стали шептаться о диссидентской /а как же иначе?! / группе Каплинского. Директор ЧМО ринулся в горком партии, но там его не приняли: сейчас, мол, не до тебя. Директор понял, что его отъезд в Москву срывается, и руки у него опустились. Лишь бы сохранили партийный билет, думал он в перерывах между стопками водки, которые он опрокидывал одну за другой в кабинете дома в полном одиночестве. А там мы еще покажем!! Приезд высокого иностранного гостя отменили. Секретарь горкома умчался в обком, а оттуда вместе с секретарем обкома срочно вылетел в Москву. Группу Каплинского арестовали. В городе начались обыски. Милиция начала задерживать всех подозрительных. Каплинского, Вайсберга и Воронова опознали постовой милиционер, дежуривший в районе площади Хо-Ши-мина /иначе, сказали ему, пиши пропало/, и лейтенант, дежуривший в отделении милиции. Сознательные граждане, жившие неподалеку от площади Хо-Ши-мина, дали свидетельские показания, что видели ночью в кромешной тьме /освещение вышло из строя/, как диссиденты Каплинский, Вайсберг и другие писали антисоветские лозунги и совершали богохульство. Один атеистически настроенный гражданин употребил, однако, более подходящее выражение «богохуйство», поскольку лозунги состояли в основном из одного слова из трех букв. Каплинский в ночь преступления был у любовницы. Но та отказалась подтвердить его алиби. И вообще она заявила, что она — честная, и мужу никогда еще не изменяла. Вайсберг спал с женой. Но ее и спрашивать не стали, поскольку она сама Вайсберг. Что касается Воронова, то он парень вроде свой, но у него жена — Гамбургерович, которая имеет связи и вообще... Воронов был в командировке, но его тоже все опознали. Через несколько дней жизнь вошла в привычную колею. Началась кропотливая работа ОГБ по сбору доказательств преступной деятельности диссидентской группы Каплинского-Вайсберга-Воронова. В ЦК сказали, что теперь не то время, что тесть за зятя отвечает, и директора все-таки отозвали в Москву, но на пост меньше, чем предполагалось: это было наказание за то, что он допустил в руководимом им ЧМО враждебную группу, проявив благодушие и либерализм и т.п. Мы дешево отделались, сказал Стопкин Жидову по дороге к Дусе. Всего лишь старая кепка с пуговкой. Но на будущее надо сделать железный вывод: максимум осторожности, никаких следов! Смотри! Это тот самый хмырь! Действительно, навстречу им, улыбаясь от уха до уха, шел Командировочный.