Имре Шаркади - Избранное

Я оттолкнулся палками и устремился прямо на него. Он отпрыгнул только тогда, когда я едва на него не наехал. На бегу я замахнулся на него палкой, но не достал. Едва я остановился, он тоже встал. Но теперь я не оставлял зверя в покое. Я шагнул к нему, он снова отпрыгнул и снова влево. Теперь я ожидал этого; резко повернув, я ударил его левой палкой и опять промазал. Он угрожающе огрызнулся и бросился вниз. А так как я не отставал, то он издал рычание и крупными прыжками пустился вниз по склону, то и дело оглядываясь на меня. Я смеялся, я настигал его, когда хотел; как он ни уклонялся, я неотступно преследовал его, громко и угрожающе гикая, на что он отвечал коротким рычанием.

Наконец он что-то сообразил, потому что на следующем повороте отпрыгнул вверх, отбежал шагов на двадцать, остановился и оглянулся.

Шалишь, брат, туда я за тобой не побегу.

Я заскользил вниз по склону, надо было придерживаться нужного направления, — собственную, ведущую наверх лыжню во время погони я потерял, теперь я пытался отыскать ее, но проклятый мелкий кустарник мешал обзору, я нигде не мог обнаружить свой след. Добрую минуту было мне не до зверя, я вновь заметил его, когда преодолевал крутой спуск, вон он, справа, — распластавшееся серое тело. Стремится не отстать, несется саженными прыжками, взяв чуть в сторону, где более полого.

Ах, значит, преследуешь меня? Не отступился?

Я уже имел возможность убедиться, что большого вреда причинить ему не могу, ведь он всегда может уйти вверх по склону — он и сам это понял. Ну а при спуске вниз, если порой мне и удастся от него оторваться, он легко может меня нагнать. Так что из нас двоих в выигрыше находится он, хотя бы уже потому, что на бегу мне трудно все время оглядываться.

Любопытно, чего ему от меня надо и скоро ли он решится напасть на меня. Скорее всего, когда станет темнеть, — а темнота застанет меня в пути. Фонарика при мне нет, только зажигалка и спички, проку от них мало.

Размышляя обо всем этом, я осознал вдруг, что, в сущности, боюсь. Как ни крути, это страх. Я нервничал, поглядывая на волка, даже на секунду оступился.

Если я упаду, бросится он на меня или нет?

Я направил свой спуск таким образом, чтобы, сделав крутой вираж, опередить его и резко затормозить перед ним. Он не смог остановиться так внезапно, перекувырнулся с размаху через лыжи, пытался было затормозить широко расставленными лапами, что позволило мне улучить момент и ударить его по носу палкой. Он взвыл, удар пришелся по чувствительному месту, огрызнулся, но тут же куснул палку и отпрыгнул, прежде чем я успел достать его с другой стороны. Он стоял сбоку от меня, в двух шагах, повернувшись в мою сторону, оскалив клыки, припав к земле, готовый к прыжку, и не переставал глухо рычать.

Такое уже случалось со мной однажды в детстве, когда я повстречал злую собаку. Она яростно на меня лаяла, а когда я замахнулся на нее, затопал, поначалу испугалась, но не отпрянула, а стала подступать все ближе и в конце концов бросилась на меня; когда же я пытался отшвырнуть ее, она вцепилась мне в ногу. Этот волчина до сих пор тоже распалял себя, теперь он уже не отступит.

Алюминиевая палка как оружие не многого стоит. Трогаться ли с места? А вдруг он прыгнет?

Я оттолкнулся палками, волк тоже метнулся с места на меня. Я выставил палку вперед, он цапнул ее, и тут я другой палкой изо всей силы его ударил. Он упал, вскочил и снова бросился на меня, на этот раз он схватил палку почти у самой моей руки, едва не задев ее зубами, он был настолько близко, что я другой, свободной палкой пырнул его в живот. Он покатился на бок, и в этот момент, по какому-то наитию, прежде чем он поднялся, я наступил на него одной лыжей. Лыжа слегка вдавила его в снег, и тогда я встал на него другой лыжей. Зверь извивался, пытаясь подобраться ближе, пробовал схватить меня за ногу, я придавил палкой его голову, он укусил наконечник, и тут кольцо вжало его голову в снег.

Я прижимал зверя, от страха меня била дрожь, я был словно парализован, все это я делал бессознательно, в какой-то лихорадке, и теперь не знал, что же дальше. Всем телом я налег на одну, потом и на другую палку, вдавливая голову зверя глубже в снег, лыжи тоже прижимали его сверху, он утонул в снегу, лишенный возможности пустить в ход свою силу. По счастью, снег был глубокий и рыхлый, и зверь лишь месил его, скреб лапами, не находя опоры, чтобы, напрягшись, вывернуться из-под лыж.

Но как быть, если он все же освободится, а этого, по-видимому, не миновать. Повредить зверю я не в силах, палка хотя и остра, но не настолько, чтобы нанести ему ощутимую рану. Рано или поздно он выберется из снега и вновь бросится на меня. Лыжи стесняют меня, и если я не устою на ногах, то придется схватиться с ним, а что это была бы за схватка! Зверь кусается, я пытаюсь задушить его… Нет, так не годится.

На размышления оставались секунды, у меня даже мелькнула мысль рывком соскочить с него, броситься вниз по крутому склону и гнать что есть духу; инстинкт панического бегства туманил мне голову. Может, он не станет преследовать меня. Нет, так рисковать нельзя, а вдруг он кинется в погоню, больше мне нипочем не оказаться в таком выгодном положении.

Нет, надо кончать с ним сейчас. В конце концов, он пока недвижим, а у меня в руках две острые палки.

За ушами у волка находится слой уязвимой мягкой ткани: в это место я и ударил свободной палкой и всей тяжестью навалился на нее. Зверь взвыл и, корчась от боли, начал выскальзывать из-под лыж. Я увидел на снегу его кровь, множество алых пятен крови. Надо метить в глаза, если удастся.

То, что я совершил, подгоняемый страхом, было гнусным мучительством. Я творил зло как одержимый, обливаясь потом, сотрясаемый нервным ознобом. Я выколол ему глаз, в трех-четырех местах проткнул шею, пытаясь попасть в шейную артерию, пока не понял, что это безнадежная затея: моим, по сути дела, тупым оружием я не сумею пробить стенку артерии, она упруга, наконечник палки соскользнет с нее, даже если я и попаду в нее.

Снег вокруг нас уже пропитался кровью, и яростное захлебывающееся рычание зверя перешло в хриплый стон, когда я размозжил ему лапу, случайно оказавшуюся поверх лыжи. Мне повезло, что левая палка, которую он ухватил зубами, глубоко вошла ему в глотку, так что я все время мог держать его голову прижатой книзу.

Потом мне, по-видимому, удалось все же попасть в продолговатый мозг, потому что зверь дернулся и замер. Я не хотел верить случившемуся, не смел поверить. Я выждал какое-то время и сошел с него — зверь не двигался.

Меня била такая дрожь, что я вынужден был присесть. Я закурил сигарету и глядел на изрытый, пропитанный кровью снег. Волк еще прополз немного, с трудом оттащился на метр. Поразительная удача, что мне снова и снова удавалось прижать его. Интересно, если бы я отпустил его уже ранив, в самый разгар схватки, напал бы он снова?