Дэвид Арнольд - Очень странные увлечения Ноя Гипнотика [litres]

– Ты чего?

Я смотрю на Вэл:

– А?

Алан кладет мне руку на плечо:

– Ной, я скажу как друг, ладно? Тебе надо выспаться. А то мешки под глазами, как у…

– Большие мешки, – перебивает Вэл.

– И ты слишком часто пересматриваешь то видео со стареющей в замедленной съемке теткой, которое мы нашли с тобой на Ютубе, – добавляет Алан.

Я совершенно забыл, что он был рядом, когда я нашел исчезающую женщину, и это, видимо, читается у меня на лице.

– То есть ты думал, я не замечаю, что ты постоянно его смотришь?

Я встаю и задаюсь вопросом: что будет, если участники общей истории перестанут ее признавать?

– Мне пора, – говорю я, без лишних слов выхожу из кафетерия и добираюсь через парковку к машине, а по пути думаю только о загипнотизированной женщине с круизного лайнера, которая превратилась в марионетку, о выражении ее лица, не менявшемся день ото дня, о пустом взгляде, которым она обшаривала палубу. Не знаю, что тут творится, но если у меня к рукам и ногам привязаны веревочки – я знаю, кто их привязал.

– Ной-без-«р», а я ведь гадала, увижу ли тебя снова.

– Ага, я тоже. В смысле, увижу ли тебя. Себя-то я каждый день вижу.

– Слава богу. Ты и по трезвости такой же прикольный.

– Прости, неловко вышло. Обычно я не пью.

– Постой, так ты действительно заехал на нашу дорожку задом, когда парковался?

– Хм… да. Вот такой уж я.

– Очень предусмотрительно. Тебе точно шестнадцать лет, а не пятьдесят?

– Ну хватит уже.

– Хочешь жареного сыра? Сегодня день жареного сыра.

– День жареного сыра?

– Ага. Мы наверняка единственные школьники на домашнем обучении, у которых меню составлено на месяц вперед.

– Вообще-то, спасибо, но мне бы нужно перекинуться парой слов с твоим братом.

– А… Ясно. Зайдешь?

– Спасибо, я лучше тут подожду.

– Чем обязан?

– Можешь выйти на минутку?

– Выйти? Что, хочешь подраться?

– Я не собираюсь драться.

– Значит, звонить по пять раз на дню уже мало, надо завалиться ко мне домой?

– Ладно, слушай. Что бы ты ни сделал тогда, я уже не злюсь. Просто верни все назад. Вылечи меня или типа того.

– Но я ничего не делал.

– Ротор, я серьезно. У меня с головой полная хрень.

– В каком смысле?

– Все вокруг… изменились.

– Ха!

– Что?

– Ты уж извини, чувак, но ты ведь вроде именно к этому и стремился.

– Не смешно.

– А я и не говорю, что смешно.

– Мне снятся сны, Ротор, странные сны чуть не каждую ночь. А теперь еще и лучшие друзья уезжают. А у мамы появился странный шрам на лице, и я просто… Я не могу… не могу дышать.

– Ладно, Ной, успокойся. Короче, смотри. Раскрою все карты. Я пытался тебя загипнотизировать. Минута-другая, и у меня получилось бы, но едва ты сообразил, к чему идет дело, как сразу свалил.

– Врешь.

– Не вру. Если не хочешь зайти и закончить начатое, то…

– Ни в коем случае.

– Тогда и ладно. У меня жареный сыр стынет. И еще, Ной…

– Что?

– Знаю, у тебя есть друзья, и я не вхожу в их число. Может, вместо того чтобы каждый день звонить мне, попробуй позвонить кому-нибудь из них.

Я: Дин и Карло. У вас. Срочно.

Я отправляю текст, еще не вырулив от Ротора, и, к чести Алана, он отвечает немедленно: «Сейчас буду», хотя ему придется прогулять урок, а скорее всего, и практику тоже.

– Хорошая была пицца сегодня, – говорит Алан, – супер-прямоугольная.

Теперь мы в его комнате. Фоном идет «Матрица», и, хотя мы почти не смотрим, кино подходящим образом сопровождает нашу беседу. Я сижу у него на кровати в ногах, а он в головах, и мы глядим прямо в глаза друг другу. Принцип такой: мы разговариваем. Честно и откровенно. Идея возникла у нас в прошлом году, когда нашему классу полагалось читать «В дороге» Джека Керуака, но некоторые родители прознали о задании и наложили на него вето. Они заявили, что книга не подходит нам по возрасту, и добились ее исключения из школьной программы. Фокус в том, что изначально мы и не собирались читать книгу, но в итоге оказалось, что запрет – лучший способ заставить детей заинтересоваться. Не прошло и нескольких дней, как коридоры наполнились школьниками, уткнувшими носы в Керуака.

Мы с Аланом читали вместе. У него родилась идея «сделать все по правилам», как в литературном кружке, и мы так и поступили. Выписывали цитаты, пекли кексики, обсуждали хаотичные мысли и общий динамичный тон книги. И только ближе к концу мы оба признали, что книга нам не очень-то и понравилась.

За исключением одной сцены.

Той, где два главных героя, Дин и Карло, сидят на кровати и разговаривают ночь напролет – просто разговаривают, откровенно и прямо, обо всем и о чем попало, лишь бы честно.

– Пицца была что надо, – отвечаю я. – Но почему непременно прямоугольная?

– Так вкуснее.

– По-моему, ты единственный, кто так считает.

– В нынешние времена меня не понимают.

– Тебя не понимают в любые времена, Алан.

– Тут ты прав.

Мы не шепчемся, но близко к тому, очень умиротворенное состояние, почти медитативное, – такова наша общая интерпретация аналогичной сцены у Керуака.

– Ты не обязан говорить так тихо, – замечает Алан.

Клянусь, иногда он читает мои мысли.

– Тихий разговор – это наша общая интерпретация.

– А…

– Кроме того, ты тоже говоришь тихо.

– Ладно.

– Ладно.

– Хватит говорить «ладно».

– А мне нравится говорить «ладно».

– Ладно.

На заднем плане Нео в первый раз встречается с Оракулом. Она просит его не беспокоиться из-за вазы, он спрашивает: «Какой вазы?» – и тут же сшибает вазу, которая вдребезги разбивается об пол.

– Ладно, блиц, – предлагаю я. – Не думай, отвечай сразу.

– Поехали.

– Одно событие нынешнего дня, которое тебя порадовало.

– Прямоугольная пицца, – отвечает Алан. – Которую я прикончил в классных «велосипедках».

– Это два события.

– Ты же велел не думать.

– Справедливо, – признаю я. – Ладно, теперь одно событие, которое тебя огорчило. Или разозлило.

– Мне в рюкзак подкинули записку: «Вали назад в свою Мексику».

Пауза.

– Блин. Опять?

Он молча пожимает плечами.

– Теперь хотя бы с подписью? – спрашиваю я.

– А ты как думаешь?

– Алан, это уже второй раз. Нужно сказать директору.

– Во-первых, не нужно. А вообще-то, никакого «во-вторых» нет: просто не нужно, и все.

– Но почему?